Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

Сам образ Родины у Козлова лишается официальной атрибутики и начинает наполняться многозвучным человеческим содержанием. В «Тоске по родине» (1832) с понятием «Родины святой» связан тесный семейный круг, материнская любовь и благословение, милая подруга, лес, поле, сельский домик над прудом. Все поэтические реалии, бывшие некогда приметами элегического жанра или сельской идиллии, включаются у Козлова в гражданскую лирику, придавая ей особую интимность и трогательность, обогащая её глубиною человеческих эмоций. В творчестве Козлова зреют те художественные предпосылки, которые реализуются потом в знаменитой лермонтовской «Родине»:

С любовью вечною, святой
Я помню о стране родной,
     Где жизнь цвела;
Она мне видится во сне.
Земля родная, будь ты мне
     Всегда мила!
Бывало, мы пред огоньком
Сидим с родимой вечерком —
     Сестра и я,
Поём, смеёмся, – полночь бьёт —
И к сердцу нас она прижмёт,
     Благословя.
Я вижу тихий, синий пруд,
Как ивы с тростником растут
     На берегах;
И лебедь вдоль него летит,
И солнце вечера горит
     В его волнах.

В 1828 году Козлов пишет «Сон ратника». Это вариации на стихи английского поэта Томаса Кэмпбелла (1777–1844), хотя к Англии они не имеют никакого отношения и насыщены конкретными реалиями российской истории. В них отразились события русско-турецкой войны 1828–1829 годов, в результате которой с помощью русского оружия получила, наконец, свободу Греция, а Сербия обрела автономию.

Стихотворение «Сон ратника» относится к первому периоду войны, когда русские войска в июле 1828 года начали осаду турецкой крепости Варна. К сентябрю осадные работы с северо-восточной стороны крепости дошли до её рва. К концу месяца были взорваны мины под первым и вторым бастионами. 29 сентября 1828 года русские взяли Варну.

В стихотворении «Сон ратника» Козлов обращает внимание на трагическую сторону войны, тяжесть которой падает на плечи рядового ратника, русского солдата. Только что завершилось сражение, взорваны подкопы, вековые башни турецкой крепости обречены на погибель. Бой был таким кровопролитным, что в ужас пришла сама природа. Пожар битвы она погасила мглой осенней ночи. После «буйства» сражения тишина облекла русские полки. Но ужас битвы еще видится ратнику в блеске кровавых струй, которые падают на белые шатры от дымящихся костров. Багровое и белое, кровь и смерть еще так рядом, что о них напоминают красноватое пламя костра и доносящиеся издали тяжкие стоны раненых.

Подкопы взорваны – и башни вековые
С их дерзкою луной погибель облегла;
Пресекла в ужасе удары боевые
     Осенней ночи мгла.
И в поле тишина меж русскими полками;
У ружей сомкнутых дымилися костры,
Во тме бросая блеск багровыми струями
     На белые шатры.

Утомленный ратник, укрывшись косматой буркой, погружается в целительный сон, уносящий его далеко от военных тревог, от кровавых полей. Ему снится дорога в родное село, Божий храм на высокой горе, мирные картины деревенской жизни. С высокого холма он сходит в долину, к родному дому. Радостно встречает его семья: старый отец-ветеран вскакивает навстречу, забыв про костыль, в слезах бросается на шею жена, дети обвивают штык и ружье полевыми цветами. Сама идилличность картины тут не случайна: она психологически оправдана состоянием потрясенной, истосковавшейся по мирной жизни солдатской души:

Мне снилось, что, простясь с военного тревогой,
От тех кровавых мест, где буйство протекло,
Поспешно я иду знакомою дорогой
     В родимое село.
Мне церковь сельская видна с горы высокой
И Клязьмы светлый ток в тени ракит густых;
И слышу песнь жнецов, и в стаде лай далёкой
     Собак сторожевых.
Я к хижине сходил холмов с крутого ската,
Разлуки тайный страх надеждой веселя, —
И дряхлый мой отец, тотчас узнав солдата,
     Вскочил без костыля.
В слезах моя жена мне кинулась на шею.
Мила, как в день венца, и сердцу и очам;
Малютки резвые бегут ко мне за нею;
     Сосед пришёл к друзьям.