Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

И в самом деле, зерно романа-эпопеи «Война и мир» Л. Н. Толстого содержится в «Капитанской дочке», равно как зерно «Преступления и наказания» Достоевского заключается в «Пиковой даме». Вся галерея «лишних людей»: от Печорина Лермонтова, Бельтова Герцена, Рудина и Лаврецкого Тургенева, Обломова и Райского Гончарова – восходит к пушкинскому Евгению Онегину. Татьяна и Ольга в этом романе – прообразы Веры и Марфеньки в «Обрыве» Гончарова. К русской душою Татьяне тяготеют лучшие женские образы в романах Тургенева – Наталья Ласунская, Лиза Калитина, Елена Стахова. Русские писатели-классики, явившиеся после Пушкина, раскрывают и развертывают те ёмкие художественные формулы, которые содержит в себе образный мир Пушкина.

В чём же секрет этой странной на первый взгляд очарованности русской литературы Пушкиным, что удерживает наших писателей в границах и пределах созданного им художественного мира?

В творчестве Пушкина впервые осуществился органический синтез освоенного русской литературой XVIII века культурного опыта Западной Европы с многовековой национальной традицией. Богатырским усилием был преодолён порождённый петровскими реформами разрыв между тонкой прослойкой европеизированного дворянского общества и народом с его тысячелетней православно-христианской духовностью. Пушкин восстановил прерванную реформами Петра связь времён древней и новой России, осуществив творческую работу глубокой общенациональной значимости. По словам Герцена, русский народ на приказ Петра образоваться «ответил через сто лет громадным явлением Пушкина».

Необходимым условием для вступления русской литературы в зрелую фазу её развития являлось формирование литературного языка. До середины XVII века таким языком в России был церковнославянский. Но с «Жития протопопа Аввакума» и бытовых повестей второй половины XVII века начался процесс формирования новой (светской) русской литературы. Реформы Петра I придали ему ускоренный характер. Однако в языке русской литературы XVIII века преобладала хаотическая пестрота, преодолеть которую пытался Ломоносов своей языковой реформой, разделяющей слова на «три штиля» и закрепляющей высокий, средний и низкий стили за разными жанрами литературы.

Реформа Ломоносова сыграла положительную роль в обуздании речевого хаоса. Однако упорядоченность достигалась здесь путём жёсткой рациональной регламентации, навязанной сверху литературному языку. А ведь язык – явление живое и тонкое: он не конструируется, не изобретается, он органически рождается в естественном процессе художественного творчества. В 1814 году П. А. Вяземский посетует: «Мы не знаем своего языка, пишем наобум и не можем опереться ни на какие столбы. Наш язык не приведён в систему, руды его не открыты, дорога к ним не прочищена». А друг Жуковского Андрей Тургенев так выразит свою мечту о необходимости гениального писателя-реформатора: «Напитанный русской оригинальностью, одаренный творческим даром, должен он дать другой оборот нашей литературе».

Решение творческой задачи такого масштаба стало возможным лишь в атмосфере высокого общественного подъёма, обнаружившего зрелость национального самосознания. Эту зрелость дал России 1812 год. «Потрясши всю Россию из конца в конец», он, по словам Белинского, «пробудил её спящие силы и открыл в ней новые, дотоле неизвестные источники сил, чувством общей опасности сплотил в одну огромную массу косневшие в разъединённых интересах частные воли, возбудил народное сознание и народную гордость». Вся Россия тогда, «в лице своего победоносного войска, лицом к лицу увиделась с Европою, пройдя по ней путём побед и торжеств. Всё это сильно способствовало возрастанию и укреплению возникшего общества. В двадцатых годах текущего столетия русская литература от подражательности устремилась к самобытности: явился Пушкин».

«Он при самом начале своём уже был национален», – говорил Гоголь. – «Всё уравновешено, сжато, сосредоточено, как в русском человеке, который не многоглаголив на передачу ощущения, но хранит и совокупляет его долго в себе…» Национальное своеобразие Пушкина заключается «в необыкновенном искусстве немногими чертами означить весь предмет. Его эпитет так отчётист и смел, что иногда один заменяет целое описание; кисть его летает. Его небольшая пьеса всегда стоит целой поэмы».

Искусство Пушкина – это искусство поэтических формул, ёмких художественных обобщений общенационального масштаба. По замечанию Ю. Н. Тынянова, «слово стало заменять у Пушкина своею ассоциативною силою развитое и длинное описание». Пушкин обладал редкой чуткостью к самому духу национального языка, к его историческим корням, к скрытым в его недрах драгоценным рудам.