Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

– Я не знала, что вы едете. Зачем вы едете? – сказала она, опустив руку, которою взялась было за столбик. И неудержимая радость и оживление сияли на её лице.

– Зачем я еду? – повторил он, глядя ей прямо в глаза. – Вы знаете, я еду для того, чтобы быть там, где вы, – сказал он, – я не могу иначе.

И в это же время, как бы одолев препятствия, ветер засыпал снег с крыши вагона, затрепал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей ещё более прекрасен теперь».

Любовь Анны уже в самом начале напоминает сжигающую всё высокое её содержание чувственную страсть. «Анна шла, опустив голову и играя кистями башлыка. Лицо её блестело ярким блеском; но блеск этот был не веселый – он напоминал страшный блеск пожара среди тёмной ночи. Увидав мужа, Анна подняла голову и, как будто просыпаясь, улыбнулась.<…> Она чувствовала себя одетою в непроницаемую броню лжи. Она чувствовала, что какая-то невидимая сила помогала ей и поддерживала её». Эта невидимая сила определяется Толстым как дьявольский «дух лжи и обмана», который овладел Анной с первых шагов её неверности мужу.

Купаясь в лихорадочно-жадной, испепеляющей страсти к Вронскому, Анна оставляет с Серёжей свои материнские чувства. В отношения с Вронским не входит добрая половина её души, остающаяся в прошлом, в бывшей семье Анны и Каренина. «Горе её было тем сильнее, – пишет Толстой, – что оно было одиноко. Она не могла и не хотела поделиться им с Вронским. Она знала, что для него, несмотря на то, что он был главною причиной её несчастья, вопрос о свидании её с сыном покажется самою неважною вещью. Она знала, что никогда он не будет в силах понять всей глубины её страданья; она знала, что за его холодный тон при упоминании об этом она возненавидит его. И она боялась этого больше всего на свете и потому скрывала от него всё, что касалось сына».

В критике часто высказывалась мысль о жестокости Каренина, его называли грубым тираном, на каждом шагу оскорбляющим свою жену. При этом ссылались на слова Анны о Каренине как «министерской машине». Но ведь во всех упрёках, бросаемых Анной своему мужу, есть субъективное раздражение. Это раздражение настолько сильно, что чуткая Анна изменяет самой себе: ослеплённая любовной страстью к Вронскому, она не замечает всей глубины переживаний Каренина.

Раздражительность Анны говорит и о каких-то добрых чувствах к брошенному мужу. В преувеличенно резких суждениях о нём есть попытка тайного самооправдания. В полубреду, на пороге смерти Анна проговаривается о теплящемся в глубине её души сочувствии к Каренину: «Его глаза, надо знать, – говорит она, обращаясь к Вронскому, – у Серёжи точно такие, и я их видеть не могу от этого…»

В материнское чувство Анны входит не только любовь к Серёже, но и духовное влечение к Каренину как отцу любимого сына. Ложь её в отношениях с Карениным и в том, что она живёт с ним без женской любви, и в том, что, порывая с ним, не может быть совсем равнодушной к нему, как мать к отцу своего ребёнка.

Душа Анны трагически раздваивается между Карениным и Вронским. «Не удивляйся на меня. Я всё та же… – говорит Анна в горячечном бреду, обращаясь к Каренину. – Но во мне есть другая, я её боюсь – она полюбила того, и я хотела возненавидеть тебя и не могла забыть про ту, которая была прежде».

Страшный сон Анны, в котором Вронский и Каренин одновременно ласкают её, является драматическим последствием неестественных попыток «соединить в одно любовника и отца своего ребёнка… то, что должно быть и не может не быть одним, но что у неё было два»[28].

Всем содержанием романа Толстой доказывает великую правду евангельского завета о таинстве Брака, о святости брачных уз. Драматична безлюбовная семья, где приглушены или вообще отсутствуют чувственные связи между супругами. Но не менее драматичен и разрыв семьи. Для чуткого человека он неизбежно влечёт за собой возмездие. Вот почему в любви к Вронскому Анна испытывает нарастающее ощущение непростительности своего «счастья». Жизнь с неумолимой логикой приводит героев к уродливой однобокости их чувств.

Эта однобокость особо оттеняется отношениями Левина и Кити: «Когда они пошли пешком вперёд других и вышли из виду дома на накатанную, пыльную и усыпанную ржаными колосьями и зернами дорогу, она крепче оперлась на его руку и прижала её к себе». И Левин «наедине с нею испытывал теперь, когда мысль о её беременности ни на минуту не покидала его, то, ещё новое для него и радостное, совершенно чистое от чувственности наслаждение близости к любимой женщине» (Курсив мой. – Ю. Л.).

Именно такого, свободного от чувственности, духовного единения нет между Анной и Вронским. Но без него невозможна ни дружная семья, ни супружеская любовь. Желание Вронского иметь детей Анна начинает объяснять тем, что «он не дорожил её красотой». В беседе с Долли Анна цинично заявляет: «…“Чем я поддержу его любовь? Вот этим?” Она вытянула белые руки перед животом».