Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Даже в романе «Воскресение» Толстой как художник оказывается крайне неоднозначным. С одной стороны, он даёт кощунственное описание богослужения в тюремной церкви, а с другой, создаёт поэтическую картину пасхальной службы: «Мужики крестились и кланялись, встряхивая волосами; женщины, особенно старушки, уставив выцветшие глаза на одну икону с свечами, крепко прижимали сложенные персты к платку на лбу, плечам и животу и, шепча что-то, перегибались стоя или падали на колени. Дети, подражая большим, старательно молились, когда на них смотрели. Золотой иконостас горел свечами, со всех сторон окружавшими обвитые золотом большие свечи. Паникадило было уставлено свечами, с клиросов слышались развесёлые напевы добровольцев-певчих с ревущими басами и тонкими дискантами мальчиков…

Всё было празднично, торжественно, весело и прекрасно: и священники в светлых серебряных с золотыми крестами ризах, и дьякон, и дьячки в праздничных серебряных и золотых стихарях, и нарядные добровольцы-певчие с маслеными волосами, и весёлые плясовые напевы праздничных песен, и непрестанное благословение народа священниками тройными, убранными цветами свечами, с всё повторяемыми возгласами: “Христос воскресе! Христос воскресе!”»

Толстой никогда не переставал любить жизнь высокой духовной любовью. И когда он воспринимал мир глазами художника, влюблённого в жизнь, многие религиозные умствования отступали или подвергались невольному сомнению. Вот характерное признание его в письме к С. А. Толстой от 6 мая 1898 года: «Назад ехал через лес тургеневского Спасского вечерней зарёй: свежая зелень в лесу и под ногами, звёзды в небе, запахи цветущей ракиты, вянущего берёзового листа, звуки соловья, гул жуков, кукушка и уединение, и приятное под тобой бодрое движение лошади, и физическое и душевное здоровье. И я думал, как думаю беспрестанно, о смерти. И так мне ясно было, что так же хорошо, хотя и по-другому, будет на той стороне смерти … <…> Я постарался вызвать в себе сомнение в той жизни, как бывало прежде, и не мог, как прежде, вызвать в себе уверенность».

В художественных произведениях Толстой часто и непроизвольно выходил за пределы своего «толстовства». Н. Н. Страхов писал ему в ноябре 1875 года: «Вы не моралист, Вы истинный художник; но нравственное миросозерцание всегда отзывается в художественных произведениях, и я с изумлением и радостью вникаю в Ваши образы, следя за этим миросозерцанием. Может быть, я скажу Вам то, что Вы сами не осознаёте. Отвлечённые нравственные правила всегда узки и односторонни, и в Ваших созданиях выражается гораздо больше, чем кто-нибудь, даже Вы сами, сможете формулировать отвлечённым языком».

Когда после духовного перелома Толстой обратился к религиозно-философским писаниям, он на собственном опыте пережил непреодолимый конфликт между литературной, художественной, и отвлечённой, философской, мыслью. 2 марта 1891 года Софья Андреевна Толстая записала в своём дневнике: «…Лёвочка грустен, я спросила: “Почему?” Он говорит: “Не идёт писание…” – “О чём?” – “О непротивлении”. Ещё бы шло! Этот вопрос всем и ему самому оскомину набил, и перевёрнут и обсуждён он уже со всех сторон. Ему хочется художественной работы, а приступить трудно. Там резонёрство уже не годится. Как попрёт из него поток правдивого, художественного творчества, – он его уже не остановит, а там вдруг непротивление окажется неудобным, а остановить поток невозможно, вот и страшно его пустить, а душа тоскует!»

Не религиозно-философские трактаты Толстого, а его художественное мироощущение в своём радостном жизнелюбии идёт навстречу Православию. Это тонко почувствовал в своё время В. С. Соловьёв. В специальном письме, обращённом к Толстому 2 августа 1894 года, он убеждал, что все произведения писателя доказывают непреложную истину Христова воскресения:

«1) Вы допускаете, что наш мир прогрессивно видоизменяется, переходя от низших форм и степеней бытия к высшим или более совершенным. 2) Вы признаёте взаимодействие между внутренней, духовною жизнью и низшею, физическою, и 3) на почве этого взаимодействия вы признаёте, что совершенство духовного существа выражается в том, что его собственная духовная жизнь подчиняет себе его физическую жизнь, овладевает ею.