Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Исходя из этих трех пунктов, я думаю, необходимо придти к истине воскресения. Дело в том, что духовная сила по отношению к материальному существованию не есть величина постоянная, а возрастающая. В мире животном она вообще находится лишь в скрытом, потенциальном состоянии; в человечестве она освобождается и становится явной. Но это освобождение совершается сначала лишь идеально в форме разумного сознания: я различаю себя от своей животной природы, сознаю свою внутреннюю независимость от неё и превосходство перед нею. Но может ли это сознание перейти в дело. Не только может, но отчасти и переходит. Как в мире животном мы находим некоторые зачатки или проблески разумной жизни, так в человечестве несомненно существуют зачатки того высшего совершенного состояния, в котором дух действительно, фактически овладевает материальною жизнью. Он борется с тёмными стремлениями материальной природы и покоряет их себе (а не различает только себя от них). От степени внутреннего духовного совершенства зависит бóльшая или меньшая полнота этой победы. Крайнее торжество враждебного материального начала есть смерть, то есть освобождение хаотической жизни материальных частей с разрушением их разумной, целесообразной связи. Смерть есть явная победа бессмыслия над смыслом, хаоса над космосом. Особенно это ясно относительно живых существ высшего порядка. Смерть человека есть уничтожение совершенного организма, то есть целесообразной формы и орудия высшей разумной жизни. Такая победа низшего над высшим, такое обезоружение духовного начала показывает, очевидно, недостаточность его силы. Но ведь эта сила возрастает. Для человека бессмертие есть то же, что для животного – разум; смысл животного царства есть животное разумное, то есть человек. Смысл человечества есть бессмертный, то есть Христос. Как животный мир тяготеет к разуму, так человечество тяготеет к бессмертию».

В. С. Соловьёв проницательно почувствовал, что искусство Толстого, вопреки его религиозно-философским постулатам, нисколько не враждебно христианству, а, напротив, исподволь служит ему и утверждает его.

О своеобразии реализма позднего Толстого

Вся безмерная широта толстовской личности выливалась в художественное творчество. В 1897 году Толстой записал в своём «Дневнике»: «Литература была белый лист, а теперь он весь исписан. Надо перевернуть или достать другой». И Толстой пытается перевернуть этот лист, отступая в позднем творчестве от своих собственных реалистических традиций. Классический реализм ХIХ века был сосредоточен на изображении сложных связей человека со средой от «голых» повестей Пушкина до психологически и живописно детализированных романов Толстого «Война и мир» и «Анна Каренина». Характер этих связей по мере развития реализма всё более совершенствовался и дифференцировался. Но к концу ХIХ века против такой дифференциации и детализации восстал сам Толстой.

В 1853 году он писал в «Дневнике»: «Я читал “Капитанскую дочку”, и увы! должен сознаться, что теперь уже проза Пушкина стара – не слогом, – но манерой изложения. Теперь справедливо – в новом направлении интерес подробностей чувства заменяет интерес самых событий. Повести Пушкина голы как-то». Но уже в «Анне Карениной» повествование у Толстого начинает тяготеть к пушкинской афористичности. Даже самое начало романа возникает, по его признанию, под влиянием незаконченного пушкинского отрывка «Гости съезжались на дачу».

В современной литературе Толстого не устраивает изобразительное начало, которое становится всё более изощрённым и самодовлеющим. Рассуждая о рассказе Б. (имелся в виду И. А. Бунин), Толстой сказал: «Сначала превосходное описание природы – идёт дождик – и так написано, что и Тургенев не написал бы так, а уж обо мне и говорить нечего. А потом девица – мечтает о нём. И всё это (девица и дождик) – для того только, чтобы Б. написал рассказ. Как обыкновенно, когда не о чём говорить, говорят о погоде, так и писатели… Я думаю, что всё это в литературе должно кончиться. Ведь просто читать более невозможно».

В предвестии надвигающихся на Россию грозных революционных потрясений появилась потребность в более активной и действенной позиции художника. На смену изобразительной функции языка искусства приходит функция выразительная, экспрессивная. Появляется тяга к максимальной прямоте художественного высказывания. И вот картина жизни в позднем творчестве Толстого как бы «упрощается» и обобщается.