Общенациональное звучание образа Ивана Флягина во всех перипетиях его жизни очень важно почувствовать и удержать в процессе чтения повести Лескова. Автор постоянно, иногда прямо, а чаще косвенно, настраивает читателя на эту волну. Внешний облик героя напоминает русского богатыря Илью Муромца. Да и главные профессии Флягина – форейтор и конэсер – не случайно связаны с лошадьми. Богатырь в старорусских былинах немыслим без надёжного друга – верного, хотя порой и строптивого, коня. И если Иван Северьянович приговаривает: «Стой, собачье мясо, пёсья снедь», – то невольно вспоминается гнев Ильи Муромца на богатырского коня: «Ах ты, волчья сыть да травяной мешок».
Неуёмная жизненная сила Флягина, требующая выхода и прорывающаяся иногда в безрассудных поступках, сродни былинному Святогору, которому не с кем силушкой померяться: «А и сила-то по жилочкам так живчиком и переливается, / Грозно от силушки, как от тяжкого бремени». Эта силушка играет у героя повести в истории с монахом, в поединке с молодцеватым офицером, в битве с богатырём-татарином – «на перепор». Проявляющееся в ней далеко не безопасное озорство сближает Ивана Флягина и с другим героем богатырского эпоса – Василием Буслаевым: «Ударил он старца во колокол / А и той-то осью тележною – / Качается старец, не шевельнется».
В русской критике конца XIX – начала XX века упрекали Лескова в нарушении эстетической меры, в пренебрежении жанровыми формами литературы, в отсутствии единства его произведений. Н. К. Михайловский, например, писал в 1897 году по поводу «Очарованного странника»: «В смысле богатства фабулы это, может быть, самое замечательное из произведений Лескова, но в нём особенно бросается в глаза отсутствие какого бы то ни было центра, так что и фабулы в нём, собственно говоря, нет, а есть целый ряд фабул, нанизанных как бусы на нитку, и каждая бусинка сама по себе и может быть очень удобно вынута и заменена другою, а можно и ещё сколько угодно бусин нанизать на ту же нитку».
Попробуем внести в суждения Михайловского необходимые уточнения и поправки. Ключевую роль в повествовании у Лескова играет образ самого рассказчика – человека яркого, эмоционального и увлекающегося, в котором, как в Ахилле Десницыне, «тысяча жизней горит». Перед глазами читателя проходит вся панорама жизни Флягина. За её хаотической пестротой стоит рассказчик, русский человек, не знающий меры, всё принимающий с «пересолом», во всём хватающий через край.
В самом начале исповеди Лесков подчёркивает несколько раз простодушие героя, лишённого тщеславия и не озабоченного тем, как он выглядит в глазах окружающих. Он стремится лишь «обнять» всю «обширную протёкшую жизненность», отдаваясь воспоминаниям, заново переживая пройденный путь. Удивляет его бескорыстие, способность отдаваться всем впечатлениям бытия. В характере Флягина-рассказчика проступают знакомые нам черты народного сказителя с присущим эпическому мироощущению своеобразием.
Вспомним определение рассказчика в эпосе, данное Г. Д. Гачевым: исследователь сравнивает повествователя с ребёнком, шествующим по кунсткамере мироздания, очарованным полнотою и многообразием бытия. Ради этой полноты и красоты мира Божия Флягин жертвует целеустремлённостью. Он увлекается, допускает всевозможные уклонения и отступления от главного к второстепенному. Мир в его рассказе выглядит неупорядоченным и неожиданным, полным всяческих сюрпризов, лишённым прямолинейного движения. Полагают, что ключевой темой повести является эволюция героя-повествователя, его неуклонный рост и становление. Однако содержание произведения этой темой никак не исчерпывается, так как Флягин-рассказчик не хочет и не может отделить свою судьбу от «всей протёкшей жизненности», которая его пленит и увлекает. Характер Ивана Флягина не вмещается в границы «частной» индивидуальности, «частного человека», героя повествования в классической форме повести или романа. Исповедь Ивана всё время вырывается за эти узкие для неё рамки и границы, ибо в его характере проступает ярко и отчетливо общенациональная судьба.
Флягин – русский национальный характер, представленный Лесковым в процессе его незавершённого движения и развития, изображённый не только в его относительных итогах, но ещё и в не развернувшихся потенциальных возможностях. Неспособность Флягина обнять свою «обширную жизненность» свидетельствует о богатстве этих возможностей, ещё не схваченных характером героя, ещё не вызревших и не вошедших в итог и результат. Наблюдая становление характера Флягина в повести, всё время чувствуешь, как Лесков уводит твоё внимание в сторону, сбивает повествование с прямых на окольные пути. Так писатель даёт нам почувствовать полноту живой жизни героя, далеко превосходящую в своих возможностях то, что в ней на сегодня оформилось, вызрело до цветка и плода.