Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Трагическая судьба Груши всего Ивана «зачеркнула». Исчезло озорство и бездумное своеволие, появилась ответственность за свои поступки: «Думаю только одно, что Грушина душа теперь погибшая и моя обязанность за неё отстрадать». Любовь к Груше духовно подняла и пробудила Ивана, открыла перед ним красоту самоотвержения, сострадания. Испытав глубокое сочувствие к горю старичков, вынужденных отдавать в рекруты единственного сына, Иван берёт на себя его имя и уходит за него в солдатскую службу.

С этих пор смыслом жизни Ивана становится желание помочь страдающему человеку, попавшему в беду. Его начинает мучить совесть за бездумно прожитые годы. Даже совершив героический поступок, Иван Флягин, отвечая на похвалу командира, говорит: «Я, ваше благородие, не молодец, а большой грешник, и меня ни земля, ни вода принимать не хочет. Я на своём веку много неповинных душ погубил».

В монастырском уединении русский богатырь очищает свою душу духовными подвигами. Со свойственным его натуре артистизмом и художественной жилкой он даже невидимый мир бестелесных духов переводит в зримые образы, а затем вступает с ними в беспощадную борьбу. Пройдя через аскетическое самоочищение, Флягин, в духе того же народного православия, как его понимает Лесков, обретает дар пророчества, отзывающего богатыря за монастырские стены на подвиг самоотверженной любви.

Читая житие святителя Тихона Задонского, Иван Флягин сердцем откликается на слова апостола Павла, явившегося к св. Тихону в тонком сне: «Егда все рекут мир и утверждение, тогда нападет на них внезапу всегубительство». А из русских газет праведник узнаёт, что «постоянно и у нас и в чужих краях неумолчными усты везде утверждается повсеместный мир». Раз сбывается пророчество апостола – Флягин испытывает страх за народ русский: «И даны были мне слёзы, дивно обильные!.. всё я о родине плакал».

Предчувствуя великие испытания, которые суждено пережить народу России, Флягин слышит внутренний голос: «Ополчайтесь!» «Разве вы и сами собираетесь идти воевать?» – спрашивают Флягина слушатели его долгой исповеди. – «А как же-с? – отвечает герой. – Непременно-с: мне за народ очень помереть хочется».

Творчество Лескова второй половины 1870-х – начала 1890-х годов

К концу 1870-х годов в умонастроении Лескова нарастают критические ноты. Всё большую тревогу писателя вызывает кризис официальной Церкви и падение нравственности в русском обществе. «Справедливо, что Церковь наша в настоящее время не отличается жизнедеятельностью, справедливо и то, что в обществе нашем пали идеалы и оно всё более и более погружается в меркантилизм и становится и глухо и немо ко всяким высшим вопросам».

В «Мелочах архиерейской жизни» (1878) писатель замечает коснение Русской Церкви под тяжёлою пятою государства, в зависимость от которого она попала в Синодальный, послепетровский период отечественной истории. «Мертвящая пышность наших архиереев, с тех пор как они стали считать её принадлежностью своего сана, не создала им народного почтения, – утверждает Лесков. – Народная память хранит имена святителей ‘‘простых и препростых’’, а не пышных и важных. Вообще ‘‘непростых’’ наш народ никогда не считал ни праведными, ни богоугодными. Русский народ любит глядеть на пышность, но уважает простоту, и кто этого не понимает или небрежёт его уважением, тем он платит неуважением же». Но тот же самый народ, которому будто бы столь нужна пышность, узнав о таком «простом владыке», как живший в Задонске Тихон, ещё при жизни этого превосходного человека оценил его дух и назвал его святым. Этот самый народ жаждал слова Тихона и слушался этого слова более, чем всяких иных словес владык пышных».

Лесков считал, что человек лучше всего познаётся в мелочах. Поэтому в своей книге он снимает с архиереев пышные покровы, рисует их как обыкновенных людей в повседневной жизни, в недомоганиях и болезнях, в бюрократической волоките. «Я никогда не осмеивал сана духовного, но я рисовал его носителей здраво и реально, и в этом не числю за собою вины», – говорил Лесков.

Однако «Мелочи архиерейской жизни» были встречены резко отрицательно в кругах высшего духовенства. Епископ Уфимский Никанор писал, что эта книга, «составленная по преимуществу из сплетен низшего разбора», «без застенчивости забрасывает грязью и клеветой досточтимых представителей Русской Церкви». И. С. Аксаков в письме к Лескову сказал: «…В последнее время Вы совсем опохабили Вашу Музу и обратили её в простую кухарку… Мерзостей в нашей церковной жизни творится страшно, до ужаса, много. Разоблачать следует. Но в русской песне поётся:

То же бы слово
Не так бы молвил.

Это раз. Есть ещё способ обличения на манер Хама, потешавшегося над наготою отца. Восчувствуйте это, почтеннейший Николай Семёнович».