Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

В маниакальной заботе о своём саде Песоцкий часто сбивается на «отчаянный душераздирающий крик», дважды повторяемый в рассказе: «Боже мой! Боже мой! Перепортили, перемерзили, пересквернили, перепакостили! Пропал сад! Погиб сад! Боже мой!» Рабочие, оберегающие его сад, выглядят ничтожными насекомыми. Они, «как муравьи», копошатся с тачками, мотыгами, лейками около деревьев, кустов, на аллеях и клумбах от раннего утра до вечера.

Таким же нездоровым пристрастием дышат опубликованные Песоцким научные статьи, в которых бьёт «целый фонтан разных ядовитых слов по адресу ‘‘учёного невежества наших патентованных гг. садоводов’’ и проскальзывает сожаление, что ‘‘мужиков, ворующих фрукты и ломающих при этом деревья, уже нельзя драть розгами’’».

Во всём этом поражает Коврина «неспокойный, неровный тон», «нервный, почти болезненный задор». «Дело красивое, милое, здоровое, но и тут страсти и война, – подумал Коврин. – Должно быть, везде и на всех поприщах идейные люди нервны и отличаются повышенной чувствительностью. Вероятно, это так нужно».

Сам Песоцкий находится в плену постоянного нервного перевозбуждения: он имеет «крайне озабоченный вид», всё куда-то торопится «и с таким выражением, как будто опоздай он хоть на одну минуту, то всё погибло». Выражение лица у него часто «изнеможённое, оскорблённое», говорит он «плачущим голосом».

Характерны и плоды садоводческой деятельности Песоцкого, приносящие ему ежегодно несколько тысяч чистого дохода. Это персики и сливы. «Упаковка и отправка в Москву этого нежного и прихотливого груза» требует «много внимания, труда и забот». И Песоцкий вне себя от ярости, что именно в этот момент наступают у крестьян полевые работы, отнимающие у сада больше половины рабочих. «Егор Семёнович, сильно загоревший, замученный, злой, скакал то в сад, то в поле и кричал, что его разрывают на части и что он пустит себе пулю в лоб». Вспомним, что всё это неистовство совершается в стране, где раз в пять лет народ умирает от повальных неурожаев и страшного голода…

Он любит сад такой эгоистической любовью, что когда ему помогают, он ревнует и раздражается до грубости. То есть в сфере деловой, повседневной жизни Песоцкий обнаруживает признаки той же самой болезни, которая довела Коврина до сумасшествия.

«Нервная и беспокойная жизнь» характерна и для дочери Песоцкого Татьяны. Она маленькая, слабая, но многоречивая. У неё, как и у чёрного монаха, бледное и худое лицо. Она часто плачет, падает в обмороки, неадекватно переживает мелкие ссоры с отцом, «как будто её в самом деле постигло страшное несчастье». Горе у неё несерьёзное, а страдает она глубоко.

«Полубольным, издёрганным нервам» Коврина, «как железо магниту, отвечают нервы этой плачущей, вздрагивающей девушки. Он никогда бы уж не мог полюбить здоровую, крепкую, краснощёкую женщину, – замечает Чехов, – но бледная, слабая, несчастная Таня ему нравилась».

«Как она хороша!» – восклицает Коврин в момент признания Тане в любви. «Я счастлив! Счастлив!» Но беспристрастный взгляд Чехова замечает: «Она была ошеломлена, согнулась, съёжилась и точно состарилась сразу на десять лет, а он находил её прекрасной…»

Чехов говорил, что если на сцене висит ружьё, оно обязательно должно выстрелить. Ни одна деталь в его прозе не бывает случайной. Каждая мелочь стремится подняться до символа. И вот ключевая деталь в этом рассказе! «Старинный парк», который тянется от дома Песоцкого чуть ли не на целую версту, оканчивается «обрывистым, крутым глинистым берегом, на котором растут сосны с обнажившимися корнями, похожими на мохнатые лапы…» Образ этих сосен, корни которых не уходят в почву, а странно и противоестественно болтаются в воздухе, проходит через весь рассказ: сквозь эти провисшие корни пролетает чёрный монах и исчезает как дым. Когда исцелившийся от мании величия Коврин возвратился в деревню, «угрюмые сосны с мохнатыми корнями, которые в прошлом году видели его здесь таким молодым, радостным и бодрым, теперь не шептались, а стояли неподвижные и немые, точно не узнавали его». И в предсмертном видении Коврина снова промелькнут эти сосны, обнажатся их «мохнатые корни».

«Медицинский» взгляд Чехова ловит признаки вырождения тонкой культурной прослойки русского общества, из которой Чехов не исключает и себя самого. Корни старого мира, вырванные из почвы, лишаются питательных веществ. Смерть Коврина так написана, что невольно ловишь себя на ощущении глубоко лирического и пророчески грустного взгляда писателя не только на судьбу интеллигентов декадентского склада, но и на свою собственную жизнь.