Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Трагедия доктора Рагина

В 90-е годы Чехова тревожит не только догматическое отношение человека к истине, которое может причинить России много бед. Оборотной стороной фанатической активности является общественная пассивность. На эту тему написан рассказ «Палата № 6», который по праву считается вершиной чеховского реализма. Палата № 6 – это флигель для умалишённых в провинциальной больнице. Но его описание у Чехова как бы раздваивается: то ли это сумасшедший дом, то ли тюрьма. Реализм на грани символа ощутим и в портретах служителей палаты. Сторож Никита: «суровое, испитое лицо, нависшие брови, придающие лицу выражение степной овчарки», – лицо-символ, лицо, типичное и в больнице для умалишённых, и в тюрьме, и в полицейской будке. Символический смысл чеховского рассказа почувствовали многие современники. Н. С. Лесков писал: «Всюду палата № 6. Это – Россия… Чехов сам не думал того, что написал (он мне говорил это), а между тем это так. Палата – это Русь!»

Столь же символичны характеры центральных героев повести. Вот больной Громов, русский интеллигент, страдающий манией преследования: «Достаточно малейшего шороха в сенях или крика на дворе, чтобы он поднял голову и стал прислушиваться: не за ним ли это идут? Не его ли ищут?» – вековой недуг русской интеллигенции, вековая судьба преследуемой, объявляемой вне закона и здравого смысла, но живой и упорной русской мысли!

Символичен тут и другой мотив: в заведомо извращённом мире, живущем бездумно, по инерции, нормальным оказывается сумасшедший человек. Громов, пожалуй, самая честная и благородная личность в рассказе. Он один наделён острой реакцией на зло и неправду. Он один протестует против насилия, попирающего истину. Он один верит в прекрасную жизнь, которая со временем воцарится на земле.

Антипод Громова – доктор Рагин – убеждён, что общественные перемены бесполезны: зло неискоренимо, его сумма пребывает в мире неизменной, а потому нет смысла бороться с ним. «А вы не верите в бессмертие души?» – спрашивает Рагина его приятель. – «Нет, уважаемый Михаил Аверьяныч, не верю и не имею основания верить».

«Всё зависит от случая, – утверждает Рагин в беседе с Громовым. – Кого посадили, тот сидит, а кого не посадили, тот гуляет, вот и всё. В том, что я доктор, а вы душевнобольной, нет ни нравственности, ни логики, а одна только пустая случайность». Представим ваше «светлое будущее»: «Тюрем и сумасшедших домов не будет, и правда, как вы изволили выразиться, восторжествует, но ведь сущность вещей не изменится, законы природы останутся всё те же. Люди будут болеть, стариться и умирать так же, как и теперь. Какая бы великолепная заря ни освещала вашу жизнь, всё же в конце концов вас заколотят в гроб и бросят в яму». На вопрос Громова: «А бессмертие?» Рагин отмахивается: «Э, полноте!»

Безверие Рагина доводит его до безразличия к страданиям человеческим. Для неверующего человека он видит один возможный выход – уйти в себя, в свой внутренний мир. Свободное мышление – и презрение к суете мирской!

Громов спорит с Рагиным. Он возмущён: «Удобная философия… и совесть чиста, и мудрецом себя чувствуешь». «Страдания презираете, а небось прищеми вам дверью палец, так заорёте во все горло!»

И жизнь действительно опровергает доктора, как только он оказывается в палате № 6. Его споры с Громовым подслушивает сослуживец Рагина и строчит донос. А поскольку политическая неблагонадёжность искони считалась в России сумасшествием (вспомним судьбу Чаадаева в жизни и Чацкого в литературе), Рагина сажают в палату № 6.

Наступает возмездие за его «удобную» философию. Герой теряет спокойствие, бунтует, хочет убить сторожа Никиту, бежать, восстановить справедливость. Он «кричит во всё горло». Но с протестом Рагин опоздал. Он умирает от железных кулаков Никиты и сердечного удара.

Чехов обличает в рассказе безверие и пассивность русской интеллигенции. Он считает, что человеку присуща живая реакция на зло. Эта реакция необходима даже и в том случае, если ясные средства борьбы с общественным злом ещё не найдены, если она безотчётна и стихийна.

В 1890-х годах художественная мысль Чехова приходит к открытию бессмысленности, неправильности всего строя жизненных отношений в России. В рассказе «Скрипка Ротшильда» (1894) гробовщик Яков Бронза всё подчиняет меркантильным расчётам. Даже болезнь жены он воспринимает с точки зрения «убытка» или «пользы». Умирающей старухе кажется, что «если она ляжет, то Яков будет говорить об убытках и бранить её за то, что она всё лежит и не хочет работать». И когда она умирает, Яков, чтобы не платить лишнего дьячку, сам читает псалтырь, и испытывает чувство довольства, что всё обошлось «благопристойно и дёшево».