Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Конфликт «прозы» и «поэзии», мира Песоцких и мира Коврина в рассказе Чехова – мнимый, напоминающий столкновение Войницкого с Серебряковым в лирической комедии «Дядя Ваня». Письмо Татьяны с резкими выпадами по адресу Коврина сродни выстрелу-промаху Войницкого в профессора Серебрякова. Старый парк русской культуры повис над обрывом. Жизнь ускользает от всех – и от философствующих Ковриных, и от хозяйствующих Песоцких. Таков центральный конфликт рассказа, где завязывается узел противоречий, которые лягут в основу «новой чеховской драмы».

Главными врагами в творчестве зрелого Чехова являются человеческое самодовольство, близорукая удовлетворённость враждебными реальной полноте жизни кумирами или общественными идеями и теориями. Тогда, в эпоху духовного бездорожья, в России стали особенно популярными идеи либерального народничества. Некогда радикальное, революционное, это общественное течение сошло на мелкий реформизм, исповедуя теорию «малых дел». Ничего плохого в этом не было, и 80–90-е годы стали временем беззаветного труда целого поколения русской интеллигенции по благоустройству провинциальной, уездной Руси.

В теории «малых дел» самому Чехову была дорога глубокая вера в плодотворность созидательной работы на селе, было дорого стремление насаждать блага культуры в самых глухих уголках родной земли. Чехов был другом и даже, в известном смысле, певцом этих скромных российских интеллигентов, мечтающих превратить страну в цветущий сад. Он глубоко сочувствовал гордым словам провинциального врача Астрова, героя пьесы «Дядя Ваня»: «Когда я прохожу мимо крестьянских лесов, которые я спас от порубки, или когда я слышу, как шумит мой молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что климат немножко и в моей власти и что если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я». Сам Чехов, поселившись с 1898 года по настоянию врачей в Ялте, с нескрываемой гордостью говорил А. И. Куприну: «Ведь тут был пустырь и нелепые овраги… А я вот пришел и сделал из этой дичи красивое культурное место».

Тем не менее в повести «Дом с мезонином» Чехов показал, что при известных обстоятельствах может быть ущербной и теория «малых дел». Её исповедует Лида Волчанинова, девушка благородная, самоотверженная. Главная беда героини заключается в стремлении обожествить свою идею, не считаясь с тем, что любая истина человеческая не может быть абсолютно совершенной, так как не совершенен и сам человек.

В повести сталкиваются друг с другом две общественные позиции. Одну утверждает художник, другую – беззаветная труженица Лида. С точки зрения художника, деятельность Лиды бессмысленна, ибо либеральные полумеры – это штопанье тришкина кафтана: коренных противоречий народной жизни с их помощью не разрешить: «По-моему, медицинские пункты, школы, библиотечки, аптечки, при существующих условиях, служат только порабощению. Народ опутан цепью великой, и вы не рубите этой цепи, а лишь прибавляете новые звенья – вот вам моё убеждение».

Ответ Лиды как будто бы справедлив: «Я спорить с вами не стану… Я уже это слышала. Скажу вам только одно: нельзя сидеть сложа руки. Правда, мы не спасаем человечества и, быть может, во многом ошибаемся, но мы делаем то, что можем, и мы – правы». Правда есть и в словах художника, и в ответе Лиды, обе стороны до известной степени правы. Но беда заключается в том, что каждая из сторон претендует на монопольное владение истиной, а потому плохо слышит другую, с раздражением принимает любое возражение.

Разве можно признать за полную истину те рецепты спасения, которые в споре с Лидой предлагает художник? «Если бы все мы, городские и деревенские жители, все без исключения, согласились поделить между собою труд, который затрачивается вообще человечеством на удовлетворение физических потребностей, то на каждого из нас, быть может, пришлось бы не более двух-трёх часов в день». Слов нет, мысли эти благородны, но лишь в качестве необходимой человеку мечты – «золотых снов человечества». Ведь прежде чем развернуть в деревнях университеты, надо научить сельских ребятишек читать и писать.

Отстаивая право на мечту, верную спутницу искусства, художник слишком нетерпим к повседневному труду. А такая нетерпимость провоцирует и Лиду на крайние высказывания: «Перестанем же спорить, мы никогда не споёмся, так как самую несовершенную из всех библиотечек и аптечек, о которых вы только что отзывались так презрительно, я ставлю выше всех пейзажей в свете».

Нарастающая между героями нетерпимость угрожает хрупкому веществу жизненной правды не только в них самих; она несёт беду и окружающим. В мире самодовольных полуправд не находится места для чистой любви героя к младшей сестре Лиды. В гибели этой любви повинна не только Лида, но и сам художник. Любовь покидает мир, в котором люди одержимы претензиями на монопольное владение истиной. В подтексте повести скрывается мудрая, предостерегающая от самодовольства чеховская мысль: «никто не знает настоящей правды».