Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Конечно, родство с духовными устоями русской литературы возникло у Короленко не только на почве её освободительных идей. Галактион Афанасьевич, человек истово религиозный, воспитывал детей в православных традициях, в «благочестии и чистоте»: «В церковь я ходил охотно, только попросил позволения посещать не собор, где ученики стоят рядами под надзором начальства, а ближнюю церковь св. Пантелеймона. Тут, стоя невдалеке от отца, я старался уловить настоящее молитвенное настроение, и это удавалось чаще, чем где бы то ни было впоследствии. Я следил за литургией по маленькому требнику. Молитвенный шелест толпы подхватывал и меня, какое-то широкое общее настроение уносило, баюкая, как плавная река. И я не замечал времени…»

«Детски чистое чувство веры» прочно укоренилось и навсегда осталось в глубине восприимчивой, художественно одарённой души Короленко. Мечтательный, религиозно экзальтированный мальчик ещё в отрочестве дал обет «никогда не перестать верить в то, во что так хорошо верят мой отец, моя мать и я сам». «Эта минута полной уверенности осталась навсегда ярко освещённым островком моей душевной жизни. Многое, что этому предшествовало и что следовало за этим, затянулось глубокими туманами. А островок стоит, далёкий, но яркий…»

Религиозный опыт детства и отрочества Короленко пронёс через всю свою жизнь, несмотря на сомнения, смятения и искания в русле популярного в те годы позитивизма. А поскольку русская литература утверждала православно-христианские нравственные ценности, то уже в отроческие годы произошло чудо открытия того, чего юноша не видел, с чем воочию не встречался, но что, тем не менее, жило подспудно в его душе в форме детского религиозного опыта.

Вот почему Короленко почувствовал и показал в рассказе «Река играет» свою «загадочную» причастность к шаловливой реке Ветлуге, к милому Тюлину, живущему на её берегах, и выразил это рационально не объяснимое родство, теплящееся в подсознании православного человека, стихами А. К. Толстого «По гребле неровной и тряской…»:

Близ мельницы старой и шаткой
Сидят на траве мужики;
Телега с разбитой лошадкой
Лениво подвозит мешки…

Мне кажется всё так знакомо,

Хоть не был я здесь никогда:
И крыша далёкого дома,
И мальчик, и лес, и вода,

И мельницы говор унылый,

И ветхое в поле гумно…
Всё это когда-то уж было,
Но мною забыто давно.

Так точно ступала лошадка,

Такие ж тащила мешки,
Такие ж у мельницы шаткой
Сидели в траве мужики,

И так же шёл жид бородатый,

И так же шумела вода…
Всё это уж было когда-то,
Но только не помню когда!

После смерти отца материальное положение семьи оказалось катастрофическим. Короленко писал в своей автобиографии: «Частию казённому пособию, выданному во внимание к выдающейся служебной честности отца, но ещё более истинному героизму, с которым мать отстаивала будущее нашей семьи среди нужды и лишений, – обязан я тем, что мог окончить курс гимназии и затем в 1871 году – поступить в технологический институт в Петербурге. Здесь почти три года прошли в напрасных попытках соединить учение с необходимостью зарабатывать хлеб. Пособие, с окончанием гимназического курса, прекратилось, и теперь я решительно не мог бы дать отчёта, – как удалось мне прожить первый год в Петербурге и не погибнуть прямо с голоду. <…> В следующем году я нашел работу сначала – раскрашивание ботанических атласов г-на Ж<ивотовского>, потом корректуру.

Видя, однако, что всё это ни к чему не ведёт, я уехал в 1874 году, с десятком заработанных рублей, в Москву, и здесь поступил в Петровскую академию, где у меня были товарищи. Выдержав экзамен на второй курс, я получил стипендию и считал себя окончательно устроившимся, с этих пор началась новая полоса моей жизни».

Эта новая полоса связана с увлечением Короленко теориями идеологов русского народнического движения – М. А. Бакунина, П. Л. Лаврова, Н. К. Михайловского, П. Н. Ткачёва. «Теперь я нашёл то, чего напрасно искал в Петербурге: в наших тайных собраниях мы дружески и просто говорили о том, как нам жить честно и что нам делать».

Весной 1876 года в Петровской земледельческой и лесной академии начались студенческие волнения. За участие в составлении коллективного протеста студентов против администрации академии Короленко был исключён с третьего курса и выслан сначала в Вологодскую губернию, но откуда, с дороги, возвращён в Кронштадт под надзор полиции. Так началась эпопея бесконечных преследований и ссылок, растянувшаяся почти на 10 лет.