Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.)

16 апреля Николай II записал в дневнике, что «по случаю распечатания алтарей на Рогожском кладбище послал в Москву присутствовать при этом Димку Голицына»[522]. Командирование в первопрестольную обер-егермейстера и заведующего императорской охотой князя Д. Б. Голицына, являвшегося личным другом государя, свидетельствовало о глубокой личной заинтересованности Николая II в преодолении раскола и в воссоединении старообрядцев с Православной Российской Церковью. Не случайно, что телеграмма Сергею Александровичу была послана накануне Пасхи. А спустя три дня император сделал еще один шаг навстречу старообрядцам: 19 апреля 1905 г. он, первый и единственный из всероссийских самодержцев, христосовался со старообрядцами![523]

Это стало возможным только после вступления в силу указа 17 апреля. Связанный с указом 12 декабря 1904 г., этот закон прекращал уголовное преследование за отпадение от православной веры «в другое христианское исповедание или вероучение». Разрешалось исключать из числа православных и тех, кто ранее исповедывал нехристианскую веру, или чьи предки не были христианами. Затрагивался также вопрос о крещении детей-подкидышей – с тех пор воспитатели получили право крестить их в свою веру, а не обязательно в православную. Однако большинство пунктов было посвящено рассмотрению положения старообрядцев[524].

Закон разделил лиц, отошедших от господствующей Церкви, на три группы: 1) старообрядцев; 2) сектантов; и 3) последователей изуверских учений, принадлежность в которым наказывалась в уголовном порядке. Право совершения общественных богомолений закреплялось за последователями первой и второй групп. Наконец, официально присваивалось наименование старообрядцев всем тем сторонникам «древлего благочестия», кто принимал основные догматы Православной Церкви, но не признавал некоторых обрядов и отправлял свое богослужение по старопечатным книгам. Сооружение храмов и молитвенных домов старообрядцев с того времени основывалось на законах, применявшихся для инославных исповеданий.

Духовным лицам, избиравшимся общинами старообрядцев и сектантов «для отправления духовных треб», было присвоено наименование «настоятелей» и «наставников». Эти духовные особы, утверждавшиеся светскими властями, подлежали исключению из тех сословий, к которым ранее принадлежали, получали освобождение от воинской службы, именовались принятым при постриге именем, значились по паспорту духовными лицами. Единственное, что им запрещалось – это использовать наименования православной иерархии. Последнее было бы равносильно легализации Православной Старообрядческой Церкви. Впрочем, и помимо этого духовные лица старообрядцев получили множество полномочий, в том числе право свободно отправлять требы и в частных, и в молитвенных домах, а также свидетельствовать духовные завещания (как и православные клирики).

Кроме того, старообрядцы получили те же брачные права, что и лица инославных исповеданий.

Таким образом, старообрядческие просьбы в основном были исполнены: власти сделали максимум возможного. Понимая, какой резонанс вызвал указ, власти уже через несколько дней озаботились посылкой на места соответствующего циркуляра. 21 апреля 1905 г. министр внутренних дел А. Г. Булыгин по высочайшему повелению напомнил губернаторам (в том числе военным) и градоначальникам о требовании принять необходимые меры при распечатывании молитвенных домов. «Вместе с тем, – писал министр, – государю императору благоугодно было высочайше повелеть, чтобы открытие всех запечатанных молитвенных домов произведено было без всякой торжественности, без допущения при этом таких внешних оказательств, которые могут привести к соблазну православных»[525].

Но такие комментарии, по всей видимости, очевидно запоздали. В российских условиях принятие закона о веротерпимости само по себе было допущением «оказательства веры» хотя бы потому, что в течение многих десятилетий русское православное общество приучалось к мысли о вреде раскола, видело в борьбе с ним одну из задач Православной Церкви В любом случае, нетрудно понять, что местные власти были поставлены в щекотливое положение и были вынуждены не только отказываться от прежних методов борьбы с расколом, но и пересматривать свои взгляды, «психологически перестраиваться».