Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.)

На фоне революционных нестроений выступления клириков в поддержку существовавшего строя были более чем естественны. Считать их сугубо «черносотенными» категорически нельзя. Идейная борьба с революцией, содействие преодолению «смуты» и «беспорядков», большинством священнослужителей России воспринималось как религиозный долг. Не случайно, вспоминая 1905 год, клирики подчеркивали, что именно тогда впервые всплыло наружу такое старое явление русской жизни как хулиганство. «Именно к тому времени относится фраза: „Мы ваши храмы обратим в наши конюшни“, – писал киевский протоиерей Клавдий Фоменко. – … И началась нещадная травля на православные храмы и православное духовенство»[561].

С другой стороны, революция показала, что идеологи крайне правых (в том числе и архиепископ Волынский Антоний) не верили в творческие силы самодержавия, считали, как и левые, что династия – обречена. В этом отношении правые мыслили так же, как и их противники, революционеры, по сути признаваясь в собственном политическом бессилии. Разнились только знаки – что революционеры считали благом, для правых было трагедией. В этой связи показательна переписка архиепископа Антония с одним из идеологов черносотенцев Б. В. Никольским. В конце августа 1905 г. Никольский откровенно писал владыке, что «истребление династии становится неизбежностью, что каждый русский человек должен предусматривать и обдумывать последствия этого события, чтоб оно не застало врасплох, по крайней мере хоть людей нашего образа мыслей»[562].

Очевидно архиепископ Антоний разделял мнение своего конфидента, ибо Никольский спустя два месяца вновь заговорил о будущей расправе над династией, которую спасти от поголовного истребления – «немыслимо». «Зато, – продолжал профессор, – с другой стороны, до этого истребления может пройти несколько недель, а может и два-три года: а за это время мы зайдем так далеко, что не скоро вылезем. Но, во всяком случае, только с истребления династии возможен поворот»[563].

Удивительно, что такие, в определенном смысле пророческие, предсказания делал тот, кто публично заявлял о своей абсолютной преданности монархии и призывал бороться с революцией любыми способами! Веры в успех борьбы у крайне правых не было, их недовольство скорее было рефлексией на происходившее, никак не связанной с радужными перспективами победы. Идею самодержавия правые готовы были принести в жертву революции, но не здравому смыслу. И на возможную реформу церковно-государственных отношений они смотрели с точки зрения сохранения абсолютной власти государя. Любые попытки реформировать синодальное устройство подвергались ими обструкции, если такие попытки каким-либо образом затрагивали проблему реформы политической системы страны.

Уже после обнародования манифеста 17 октября 1905 г. архиепископ Антоний делился с Б. В. Никольским возможными результатами «постыдной присяги проституции, то есть конституции и эволюции». По мнению владыки, «это будет издевательством над русским народом, со всех сторон присылающим телеграммы о сохранении самодержавия». Рисуя ужасные картины народного гнева, архиепископ полагал, что в результате «на пожарищах города народ выберет царя из Романовых, если кто-либо из них останется жив, а если всех убьют мятежники, то добудут хоть из-за границы или из Эллады родича им и вручат самодержавие»[564].

Подобные заявления свидетельствовали, как лидеры крайне правых смотрели на императора Николая II, политику которого откровенно считали слабой. То, что государь не прибег к использованию их методов борьбы (вплоть до «державного призыва» ко всему населению прибегнуть к вооруженной защите и линчеванию революционеров), правые считали ошибкой. Понятно, что столь экстремистские взгляды не могли не сказываться и на восприятии правыми осторожной и продуманной политики Святейшего Синода, а также его первоприсутствующего члена митрополита Антония (Вадковского). В церковной среде выразителем недовольства столичным архипастырем был, разумеется, Антоний «Малый» – архиепископ Волынский. Не стесняясь, он писал Б. В. Никольскому, что «М[итрополит] Антоний ведет себя двулично до позора»[565], что он «совсем сбился с толку», так как «твердых убеждений у него никогда не было»[566]. Что же вызывало такой протест у Волынского владыки, почему он так непримиримо характеризовал своего бывшего учителя?

Очевидно, на это повлияло несколько причин.