Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.)

Таким образом, крайне правые заявляли, что для них неважно каноническое устройство Православной Церкви, – главное, чтобы не пострадало самодержавие. А так как после манифеста 17 октября 1905 г. говорить о его сохранении в полном объеме было проблематично, то черносотенцы предпочитали критиковать тех, кто заявлял о поддержке этого манифеста (в том числе, разумеется, и Святейший Синод). То, что сам Николай II подписал манифест о свободах и созыве Государственной Думы, дела не меняло. Показательно, что в «Русском знамени» время от времени появлялись разгромные публикации, в которых описывались (иногда в поэтической форме) «недостойные действия» некоторых православных клириков. Одним из таких описаний стала мартовская публикация некоего «Мирянина», посвященная отслуженной в стенах столичной духовной академии с благословения епископа Сергия (Страгородского) панихиде по лейтенанту П. П. Шмидту[583].

Особенно усилились нападки на церковное священноначалие после отставки в апреле 1906 г. правительства СЮ. Витте. Нежелание членов Святейшего Синода выступать с черносотенными политическими заявлениями встречало агрессивную критику крайне правых. Через призму этого недовольства следует рассматривать и оценку черносотенцами ожидавшегося Поместного Собора Православной Церкви. Даже критикуя (впрочем, довольно слабо) светское правление церковными делами, крайне правые не забывали указать, что главная причина созыва Собора – не восстановление канонического строя управления и решение накопившихся за синодальный период многочисленных проблем, а прежде всего «охранение чистоты православия среди русского народа» и борьба «с неверием и индифферентизмом, коими отличается большинство образованных современных людей, стремящихся окончательно подчинить Церковь светскому начальству»[584]. Но и К. П. Победоносцев охранял «чистоту веры» как только мог, активно боролся с неверием и индифферентизмом «безбожной» интеллигенции!

Однако неверующая интеллигенция не стремилась подчинить Церковь светской власти, во-первых, потому что религией не интересовалась, а во-вторых, потому что обер-прокуратура, более 25 лет возглавлявшаяся К. П. Победоносцевым, как раз и олицетворяда собой эту самую светскую власть в Церкви. Следовательно, в «Русском знамени» под светским начальством понималась не прежняя обер-прокуратура, а правительственная команда С. Ю. Витте, в том числе и новый глава ведомства православного исповедания князь А. Д. Оболенский.

Крайне правые опасались не только светского начальства, но и уже упоминавшегося выше раскола, исходившего, по их мнению, от самих иерархов и священников: «У нас есть священники, – указывалось в „Русском знамени“, – отвергающие не только церковные законы, но и самые Таинства, и таковые могут надеяться попасть на всероссийский Собор»[585]. Кого имел в виду автор – установить трудно; скорее всего, это просто декларативное заявление, направленное против клириков, выступавших за церковное обновление на началах восстановленной соборности.

Интересно, что крайне правые предлагали изменить. Они полагали важным отстоять народную школу церковно-приходского типа, существовавшую совместно с земской, решить проблему раскольников, а также обсудить на Соборе «канонические правила, относящиеся до участия духовенства в светских учреждениях и в правительственных местах». При этом вспоминалась Греция, в которой «православие пало потому, что светская власть, вмешиваясь в дела церковного управления, подрывала каноны и апостольские предания»[586]. Понятно, что страх либеральных реформ заставлял с подозрением, переходившим в откровенную ненависть, реагировать на заявления «левых» священников; понятно и стремление сохранить церковно-приходскую школу – оплот церковного влияния в деревне; наконец, ясно, почему черносотенцы хотели решить «старообрядческий вопрос», ведь в консервативных староверах не без основания видели преданных самодержавию подданных.

Однако признавая необходимым для священников работать в светских учреждениях, крайне правые, казалось бы, не должны протестовать против светского влияния на церковные дела. Едва ли тут уместно вспоминать историю греческого православия, как, впрочем, и пенять на «слишком большую» власть светского лица в делах Церкви. К тому же характеристика этой власти как чрезмерной давно стала общим местом.