Первоначально, групповые собрания проходили на квартире одного из иереев – о. Николая Рудинского – на Итальянской улице, 12. Из письма священника А. П. Рождественского видно, что уже в конце марта 1905 г. в этих собраниях участвовало более пятидесяти человек[636]
. Они сохраняли старое название группы петербургских священников, иногда добавляя к нему ставшее привычным число «32». Чем дальше, тем больше популярность сторонников церковного обновления среди городских (по преимуществу) клириков росла, хотя преувеличивать ее масштабы, вероятно, не стоит. К тому же, на фоне разраставшейся революции политизация любого движения (даже религиозного) не выглядела аномально и скорее свидетельствовала о недовольстве существующим положением, чем о желании большинства клириков полностью перестроить внутрицерковную жизнь на основах идеалистически понимаемой «соборности». Не будет преувеличением сказать, что признавая программу «32-х», белые священники тем самым демонстрировали свое старое недовольство огромным объемом архиерейской власти.С другой стороны, инициаторы образования группы «32-х» и некоторые их последователи стремились оформить это недовольство в программу церковных реформ, заявляя о желании помочь Православной Российской Церкви найти свое место в быстро изменявшемся мире, претерпевавшем процесс секуляризации. Ярким примером такого желания стало письмо, посланное неизвестным корреспондентом в редакцию «Церковного вестника». Письмо датировано 16 марта 1905 г. Следовательно оно было написано приблизительно в то же время, что и первая записка «32-х». Полученное редакцией 28 марта, письмо не предназначалось для опубликования. Однако оно, несомненно, отражало настроения достаточно широких кругов либерального белого духовенства и в случае публикации могло бы стать настоящей программой обновления Церкви. Вероятно, именно радикальность письма и оказалась препятствием к популяризации: оно осело в фондах журнала, редакция которого, скорее всего, во многом разделяла мнения неизвестного автора.
Из письма можно понять, что автор – священник столичной епархии, человек немолодой и, очевидно, влиятельный в православных либеральных кругах. Знание церковных проблем, искреннее желание помочь Церкви и совершенное отсутствие признаков личных честолюбивых замыслов делают это письмо чрезвычайно интересным для нас при изучении либеральных течений в Церкви 1905–1907 гг. Уже в первой строчке неизвестный вспомнил, как десять лет назад (т. е. в 1895 г.) у него вырвалась фраза: «Ваше Императорское Величество! Спасайте Православную Церковь!» Таким образом, автор утверждает, что еще в первые годы правления Николая II обратил его внимание на то, что «торжествующая» Церковь на самом деле находится в кризисном состоянии и всему виной – застой, консерватизм, из которого необходимо выйти. Каким образом? Посмотрев на прошлое Вселенской Церкви и вспомнив, что со времен раскола Западной и Восточной Церквей, последняя «остановилась на одной и той же точке и не продвинулась с места ни на шаг». А между тем, по мнению автора письма, «старые формы отжили свой век»[637]
. Из этого заключения следовало, что необходимо провести соответствующие времени изменения, тем более, что наступает «полная свобода вероисповедания» (очевидно, имелся в виду указ от 17 апреля 1905 г.). В новых условиях автор предлагал провести следующие изменения.Во-первых, созвать Поместный Собор. Затем, во-вторых, – Вселенский Собор Православной Восточной Церкви. Без Вселенского Собора, справедливо полагал автор письма, нельзя решать такие важные вопросы как реформа церковного («всеобщего») календаря, изменение одежды («наружности») духовенства, а также исправление обрядов и проблему постов. К вопросам, которые могли быть разрешены местной Церковью, автор отнес ее управление согласно с канонами, богослужебный язык (то есть введение русского вместо или вместе с церковнославянским), благоустройство приходов, учреждение братств, проведение Соборов и «соборчиков» и т. д.[638]
.Высказав свои предложения, неизвестный автор детализировал их. В итоге получилась развернутая программа обновления, предусматривавшая не только изменение церковно-государственных отношений в сторону усиления церковной независимости, но и возвращение к раннехристианской практике в богослужении. «Богослужение надо служить на виду у всех, у всех на глазах», – писал неизвестный, предлагая «подвинуть» иконостас за престол, так, чтобы престол оказался в царских вратах. Предлагалось сократить некоторые церковные службы, хотя при этом и подчеркивалось, что «монастыри должны иметь свой устав, а белое, – приходское духовенство, свой». Только литургия не должна была подвергаться изменению[639]
.