В письме шла речь и о сокращении числа молитв при совершении треб, о реформировании постов (то есть о существенном уменьшении их количества и продолжительности, разумеется, успокоив «совесть верных» и сделав им облегчение). Было очевидно, что симпатии автора не на стороне монашества, а всецело принадлежат белому духовенству, Если иноки, по его мнению, могли сохранять старину, проживая в монастырях, то городские клирики этого позволить себе не могли: они должны были «соответствовать» времени и месту своего служения. Стремление доказать пагубность монашеского всесилия в Православной Церкви заставляло автора приводить примеры епископского самоуправства в отношении белого духовенства.
Так, он поведал редакции «Церковного вестника» о лишении многодетного священника места за то, что тот направил на высочайшее имя докладную записку, «в которой высказал мысль: что пока монахи будут управлять Православной Церковью, до тех пор она не будет стоять на высоте, подобающей ей. Петр Великий хорошо знал консерватизм монашеский, – продолжал уже от себя автор письма, – и сделал по-своему: взял их в свои крепкие руки, и Церковь потерпела за то. Но ежели бы Бог продлил жизнь Петру, он сумел бы и Церковь, как и государство, толкнуть дальше и сравнять ее с другими иноверными Церквами в блеске»[640]
. Ни много ни мало, автор оправдывал петровские церковные реформы монашеским консерватизмом, доказывая, что и в начале XX столетия иноки – тормоз на пути давно назревших церковных изменений.Не случайно, думается, консервативные иерархи Православной Церкви достаточно резко реагировали на «бунт» белых клириков, полагая, что за их заявлениями стоят «групповые интересы» и «обиженные самолюбия». «Не столько боюсь противодействия 200-летнего государственного деспотизма над православием, – писал осенью 1905 г. архиепископ Антоний (Храповицкий), – сколько новонародившейся поповской декадентщины, проектов о женатых архиереях, попах двоеженцах, сюртучных священнослужителей, отмены постов и, наконец, узаконения проституции» (то есть упрощения бракоразводного процесса. –
Взаимонепонимание, даже отчужденость белого духовенства и архиереев-монахов имела давнюю историю и была связана с исключительной зависимостью приходских клириков от епископов. Большая власть последних не являлась тайной для современников и считалась одной из причин слишком пристрастного отношения «бельцов» к своим «черным» собратьям. Так, В. В. Розанов приводил пример из консервативной газеты «Гражданин», редактор которой князь В. П. Мещерский в сентябре 1905 г. рассказывал читателям о полученном из губернского города письме. Некий священник рассказывал, как владыка его епархии принимает всех клириков в передней, «возле вешалки и калош», при посторонней публике, да к тому же любит поиздеваться над оробевшими. Комментируя опубликованное в «Гражданине», В. В. Розанов говорил, что эта история не нова: «Еще в годы моей молодости, когда я много ездил по России, – только в виде редких исключений я встречал иерархов, которые принимали священников с уважением к их сану, а общим было обращение иерарха с священниками именно такое, какое изображает харьковский священник»[642]
.В годы революции 1905–1907 гг. этот конфликт полностью и проявился. Группа «32-х» выражала «коллективное недовольство» белых священников, хотя поднятые ими проблемы касались реформирования всей Православной Церкви. Пользуясь обстоятельствами, а также искренней заинтересованностью митрополита Антония в скорейшей подготовке и созыве Собора, «32» развернули в столице активную общественно-политическую деятельность, создав свою организацию и стремясь сделать ее всероссийской. Осенью 1905 г. оказалось возможным заявить об имеющейся группе публично. Через восемь месяцев после обнародования первой записки «32-х» в том же «Церковном вестнике» было опубликовано объявление Союза церковного обновления, из которого следовало, что к некоторым из «32-х» священников неоднократно поступали запросы о том, где и как можно получить информацию о деятельности группы, приобрести ее издания и вступить с ней в контакт. В виду этих запросов группа «32-х», называвшая себя теперь Союзом церковного обновления, просила всех своих единомышленников обращаться по адресу одного из членов[643]
.В декабре 1905 г. выпускавшийся в Казани новый журнал обновленческого направления «Церковно-общественная жизнь» обнародовал и статистику: членов Союза, духовных, и светских, было шестьдесят человек. Столь небольшое число свидетельствовало о том, что Союз так и оставался по преимуществу организацией столичных клириков (хотя в заметке подчеркивалось, что одним столичным населением Союз не ограничивается, организуя местные кружки в провинции). Главной его задачей тогда же провозгласили всемерное содействие созыву церковного Собора весной или осенью 1906 г. Предполагалось, что в работе Собора