Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.)

Разумеется, в своих отзывах архиереи не могли пройти и мимо вопросов веры, среди которых одним из наиболее животрепещущих был вопрос о богослужении. Говоря о нем, многие касались темы пересмотра и исправления богослужебных книг. Особенной критике подвергался богослужебный язык. Например, преосвященный Тихон, епископ Алеутский (будущий Святейший патриарх), настаивал даже на новом переводе богослужебных книг на церковнославянский язык[411]. Другая проблема, относившаяся к богослужению, затрагивала его порядок и строй. Многие епископы жаловались на повсеместные произвольные сокращения богослужебного устава. Смоленский преосвященный Петр (Другов), например, отмечал, что «действующий в Церкви русской устав не есть собственно норма для мирян; он создан исключительно для монахов, аскетов ‹…›. Посему предстоящему Собору необходимо, первее всего, выработать такую обязательную норму церковных повседневных богослужений для приходских храмов, которая, сохраняя в себе всю полноту и глубину содержания, в то же время соответствовала бы условиям современной жизни и ее нуждам и удовлетворяла религиозное чувство и потребности чад Прав [о славной] Церкви»[412]. О сокращении богослужения писал не только епископ Петр, но и многие преосвященные. В отзывах содержался также призыв в целях возвышения духовной жизни восстановить в силе церковное (публичное) покаяние или епитимию за явные грехи.

Старым и больным вопросом для Православной Российской Церкви был старообрядческий вопрос. Значительная часть русского населения империи официально считалась «раскольниками». Это не могло не волновать архиереев, которые знали, что попытку найти компромисс в единоверии (при котором официальной Церковью легализовались дониконовские богослужебные обряды, но зато приобретался контроль над старообрядцами) нельзя было считать полностью удавшейся. Правила о единоверии Московского митрополита Платона (Левшина), принятые в 1800 г., нуждались в дополнении и пересмотре. Поэтому архиереи считали, что соборным актом прежде всего необходимо уничтожить ограничения церковных прав старообрядцев-единоверцев, установленные «Правилами». При их пересмотре должна была доминировать мысль о том, что единоверие действительно едино с Православной Церковью, оговорки о его «временности» следовало устранить. Собор должен был разрешить вопрос о нужде и пользе для единоверия отдельного епископа.

Неизбежно возникал вопрос о соблюдении постов. Некоторые преосвященные признали желательным, чтобы Собор высказался по вопросу, какие можно сделать уступки, дабы почти неизбежное нарушение поста не смущало совести православного. «В наше время трудно найти интеллигентную мирскую семью, даже преданную Православной Церкви, – отмечалось в отзыве архиепископа Рижского Агафангела (Преображенского), – сохраняющую устав церковный о постах в точности. Вслед за интеллигенцией идет народ. Причиной упадка столь хранимого Древней Русью устава о постах является не столько недостаток должного учительства и примера со стороны священников, сколько перемена воззрений на разного рода пищу и изменяющийся уклад народного быта, в зависимости от новых экономических условий»[413].

Разбирались и частные вопросы: об общем пении молящихся в храме, о нотных сочинениях и мерах по их допущению или недопущению к церковному исполнению. Говорилось, что часто нарушается церковно-молитвенный характер тех церковных песнопений, музыкальное исполнение которых построено на чуждых Православной Церкви началах.

Почти все преосвященные являлись выпускниками духовных школ. Многие из них затем несли послушание на церковно-учебной ниве, последовательно занимая должности от преподавателя провинциальной семинарии до ректора академии. По этой причине духовно-учебное дело русский епископат зачастую знал лучше другого, что не могло не отразиться и в отзывах. Значительное число архиереев указывало, что коренной недостаток духовных семинарий и училищ – двойственность решавшихся ими задач. С одной стороны, они призваны воспитывать достойных кандидатов пастырского служения, а с другой – давать общее образование детям духовенства, хотя бы те и не были расположены к церковному служению. Отсюда вытекали и недостатки: отсутствие единства в курсе наук; многопредметность, требующая механического усвоения; недостаточность общего образования; духовно-сословный характер и, как следствие всего этого, – подготовка к служению в Церкви лиц, не имеющих к нему никакого призвания, закрытие доступа окончившим семинарию в высшие светские учебные заведения. Подобное положение вело к оставлению в духовной среде «вредных элементов», озлобленных на Церковь за это насилие.