Читаем «Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона. Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота полностью

Как только мы бы прошли мимо галер, «Саратов» был назначен головным, «Святослав» в центр и «Не Тронь Меня» в арьергард курсом к ветру. «Саратов» имел приказ лечь с подветренного борта замыкающего корабля на шпринг, чтобы вступить в бой. «Святослав» должен был оказаться рядом с головным судном, а «Не Тронь Меня» впереди, чтобы держать галеры в деле или отойти, если возникнет надобность перенести удар некоторых пушек против кораблей и выполнить это с возможной быстротой. План был отправлен на два корабля с приказами встать под все паруса, так как ветер начал стихать.

Четверг [15/]26 [июля]. Умеренный ветер при хорошей погоде. Только после 6 часов пополудни «Саратов» присоединился к нам, и был дан сигнал приготовиться к сражению и занять место в нашей небольшой линии баталии. Пока мы поворачивали против ветра, чтобы дать «Саратову» возможность занять свое место, мне сообщили, что командор Барш прибыл на мое судно. Это меня поразило: как человек может покинуть свой корабль в момент, когда он тотчас должен вступить в бой с врагом?! Поэтому я принял его очень холодно и спросил о его требованиях при лорде Эффингеме, графе Разумовском, при моем капитане и еще при нескольких людях, оказавшихся рядом со мной на кормовой галерее. Он ответил, что осмелился прибыть, чтобы убедить меня не предпринимать атаки, потому что его лоцман сказал ему, что это будет очень рискованно и что он признается сам, что боится. Заламывая руки, смертельно бледный, он умолял меня не начинать и спросить у его лоцмана. Услышав то, что он сказал, я с трудом мог найти силы для ответа, пока, наконец, не выговорил, чтобы он немедленно убирался с корабля и исполнял свои обязанности или я пошлю другого, который будет их исполнять. Я сказал ему, что он должен быть благодарен за то, что оказался в положении, когда сможет искупить свое прошлое поведение. Он сказал, что не в силах объяснить причину своего страха, я повернулся от него с выражением презрения и покинул его, когда он смел по подлости или слабости по-французски умолять лорда Эффингема использовать свое влияние, чтобы убедить меня не начинать [сражения]. Его обращение к милорду было весьма неудачно, так как лорд испытывал удовольствие в предвкушении атаки и ответил ему совершенно правильно, что он не считает уместным делать такого рода предложения адмиралу, который, безусловно, лучше знает свое дело. После этого я не мог сдержаться и сказал ему, что он способен заразить [своими страхами] всю эскадру, и если он не покинет тотчас корабль, я заключу его под стражу и отправлю в Россию. Я спросил его, видел ли он сигнал к построению в линию? Бедный командор отправился прочь, повесив голову.

В 6.30 мы держались так близко к берегу, как считали необходимым, и испытали на себе огонь неприятельских ружей; в ответ мы стреляли картечью из наших орудий, размещенных на верхней палубе, что привело противника в сильное замешательство; но как только мы начали подбираться к форту на европейском берегу, течение начало тянуть корабли и поворачивать их бортами к подветренной стороне. К моменту, когда «Саратов» наконец поравнялся с дальней стороной форта и с несколькими орудиями, установленными на колодах ниже форта, судно было уже вне досягаемости неприятельских снарядов. Мы потом встали поперек Геллеспонта и повернули, чтобы какое-то время держаться носом к галерам, но день склонялся к ночи, и ветер нас подвел. Когда мы прошли две трети расстояния, течение овладело нами так, что [зачернуто:] *20 минут* «Святослав» не слушался руля, его повернуло против всех лодoк и на 15–20 минут мы потеряли управление. Форт на азиатском берегу начал приводить в действие артиллерию, и загрохотали его огромные пушки*. [На поле приписано:] *Каменные ядра весом в 250 фунтов; там, где они падали, морские воды поднимались вверх на поразительную высоту*. Также галеры и корабли обстреливали «Саратов». Что касается огня из форта, то его выстрелы не достигали и половины расстояния. Мы вовсе не двигались вперед, и теперь нас сносило к подветренной стороне от объекта нашей атаки598. Поэтому мы были вынуждены изменить курс и вернуться к Имбросу, чтобы нас не сносило течением. Если бы «Саратов» был с нами тогда, где должен был быть, и мы бы начали атаковать, когда ветер был достаточный, чтобы управлять нашими кораблями, мы бы увели их [неприятельские корабли] или по крайней мере уничтожили их, так как мы приблизились к ним на расстояние неприцельного выстрела, и оба наших корабля, «Саратов» и «Не Тронь Меня», стреляли по ним из бортовых орудий, но неприятель отвечал плохо. Их корабли казались сильно облегченными, что, наверное, было результатом верпования; помимо орудий на кораблях и галерах неприятель везде установил пушки под мысом Янисари. Нам казалось, что неприятель покинул бы вскоре свои корабли, если бы мы могли достаточно близко лечь на якорь.

«Саратов» потащило на подветренную сторону от кораблей дальше, чем на пушечный выстрел, еще до того, как он смог повернуть и отойти от берега.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги