Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

«Наша малорусская литература есть исключительно мужицкая, так как и народа малорусского, кроме мужиков, почти, можно сказать, не осталось. А потому эта литература должна касаться только мужицкого круга. Есть два пути, на которых она может выказать свою деятельность. Первый путь – знакомить интеллигентное общество, как посредством произведений чисто научных, так и художественно-литературных, с народной жизнью во всех ее проявлениях. Второй путь – поднимать умственный горизонт самого народа, сообщая ему в доступной для него форме общечеловеческие знания» (Костомаров, 1928 [1882]: 296).

Украинофильство Костомарова носило во многом консервативный и временами антикварный характер – его демократизм был далек от радикализма 1860-х годов, отсылая более к образам старого, вольного быта, не скованного в формы современного государственного существования. В биографии Костомарова есть видимое рассогласование – будучи человеком 40-х годов, он оказался не только в центре общественного внимания, но и на некоторое, впрочем, весьма непродолжительное время стал кумиром молодежи в конце 1850-х – самом начале 1860-х годов. В результате многое из того, что он писал, воспринималось сквозь призму совершенно иных, ему чуждых, иногда непонятных, а иногда решительно им отвергаемых представлений. Так, например, антиклерикальные высказывания, весьма частые в его работах, критика религиозных воззрений, распространенных в народе и нравов в церкви[68], воспринималась как вольнодумство и едва ли не атеизм, в то время как сам Костомаров был ревностным прихожанином и богомольцем[69] и думал скорее о том, как изменить и приблизить к верующим церковную жизнь, занимаясь, например, переводом литургии Иоанна Златоуста (Корсаков, 1906: 249). Об этом расхождении сам Костомаров писал в «Автобиографии»: