Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

«После святой недели ко мне явилась странная депутация из студентов с требованием объяснения, что это значит, что они видели меня в день великой субботы прикладывавшимся к плащанице и причащавшимся Св. Тайн. „Неужели, – спрашивали они, – я поступал с верою?“ Я отвечал им тогда же, что ничто не дает им права вторгаться в мою духовную жизнь и требовать от меня отчета, а их вопрос: поступал ли я так с верою и сознанием – меня огорчает потому, что я не из таких людей, которые бы без веры и убеждения притворялись для каких-то посторонних целей в священной сфере религии. Студенты объяснили, что они обратились ко мне с таким вопросом оттого, что мои лекции, пропитанные свободными воззрениями, слушанные ими долгое время, не заключали в себе ничего такого, после чего можно было бы ожидать от меня уважения к церковным обрядам, свойственного необразованной толпе. На это я заметил им, что читал им русскую историю, а не церковную, и еще менее богословие, следовательно, не мог, по совести, высказать им относительно своей собственной веры никаких ни приятных для них, ни неприятных убеждений, если же, по их словам, мои лекции отличались свободными воззрениями, то это одно побуждает меня требовать от них уважения к свободе совести. Я прибавил, что если меня возмущали и теперь возмущают темные деяния католической инквизиции, преследовавшие безверие, то еще более возмущала бы наглость безверия, преследующая, как нравственное преступление, всякое благочестивое чувство. „Если вы, господа, – сторонники свободы, то научитесь сами уважать ее для тех мнений, которые вам не нравятся и которых вы опровергнуть положительно научным способом не в состоянии“. Эта выходка студентов уже показала, что они во многом ошиблись относительно моей личности» (Костомаров, 1922: 299–300).