Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

Получив отказ, спустя месяц А.М. Кулиш подала аналогичное прошение теперь уже на высочайшее имя, которое вновь попало в III отделение – и получило аналогичный ответ. Жизнь в Туле тем временем оказывалась все более напряженной для Кулиша – он писал своему шурину В.М. Белозерскому, передавшему письмо в III отделение, как к нему на квартиру, пока жена еще была в Петербурге, явился квартальный: «Входит с бранью и криком, зачем ему не скоро отворяют, водкою от него так и несет, показывает мне список лиц, которым запрещается выезжать из города, вверху написано: „Скопцы“) и между этими именами я вижу свое имя. Вслед за тем предлагает мне подписать свое имя на листе под строками, начинающимися так: „Мы, нижеподписавшиеся скопцы, и пр[очее]“. С трудом я доказываю ему грубою его ошибку и выживаю из квартиры. Но вот вчера является другой квартальный с требованием подписки и, диктуя мне ее на особом листе, требует, чтобы я при своем имени написал „скопец“, говорит, что у них об этом есть бумага. Я хотел было писать об этом прямо к Л.В. [Дубельту], но, подумавши, пишу только к вам. Посоветуйтесь и, если нужно, войдите к кому следует с просьбою по поручению мужа вашей сестры. Губернатору я не жалуюсь потому, что он сам ничего не знает, а обо всем спрашивает своих чиновников… Правителем же канцелярии у него тот самый Михайлов, который приходил ночью к нашему бывшему хозяину Жучкину и, вызвав его за ворота, советовал ему выжить нас с квартиры, потому что мы „в большом подозрении“. Кроме того, я пробовал раз уже жаловаться за отсутствием губернатора вице-губернатору Барановичу в том, что хозяйка вдруг потребовала, чтобы мы очистили квартиру, и просил его заставить злую бабу дать нам для приискания новой квартиры и переезда хотя срок, определенный законом, то есть 7 дней, но мне наотрез отвечали, что „стеснять хозяев нельзя“, и мы принуждены были перебраться в первый соседний дом к так называемой нами проклятой бабе и потому именно попали из огня в полымя. Настоящее требование полиции глупо и смешно в высшей степени со стороны, но нам, окруженным чужими людьми, без единого приятеля в городе, очень, очень стало грустно, и мы вопием через вас к добрым людям – спасти нас из этого ада!» (КМТ-2: 145–146, письмо от 29 марта 1849 г.). На известии об этом Дубельт оставил в высшей степени примечательную пометку – воздержаться от обращения к губернатору, «а то еще больше повредим» (КМТ-2: 145). Впрочем, целый ряд стеснений, который Кулиш считал происходящими от местных властей, исходили от властей вышестоящих: в отказе выдавать паспорт жене на поездку в Петербург или в Малороссию к родным он видел произвол, однако в данном случае губернские чиновники действовали строго по инструкции – Александра Михайловна сама находилась под надзором, причиной чему стали слова Кулиша из письма к его гимназическому приятелю Чуйкевичу о жене как «такой украинке, что просто восхищение!». Письмо, привлеченное к делу, послужило основанием счесть и саму Александру Михайловну горячей малороссийской патриоткой и установить над ней секретное наблюдение как «обращающей на себя внимание чрезмерной любовью к родине Малороссии» (КМТ-2: 153). С просьбой об облегчении положения Кулиша вновь обратился летом 1849 г. и Плетнев[89], писавший А.Ф. Орлову: «я почел бы себя виновным перед вами, если бы равнодушно оставил у себя письма его, которые поразительно изображают, до какой крайности доведен наконец этот страдалец, два года лишаемый службы и всех средств к существованию» (КМТ-2: 150, письмо от 12 июля 1849 г.).

Вообще, стоит отметить чрезвычайную активность Кулиша, бомбардировавшего и от себя, и от жены, и от шурина, и от Плетнева, и от сенатора А.В. Кочубея[90]III отделение всевозможными прошениями – от просьбы о помиловании до разрешения переселиться на Украину, поселиться в столицах и т. д. Он принимал ту модель отношений, которую предлагал Дубельт, – покровительства, заступничества и попечительства, – активно пытаясь извлечь из нее все для себя возможное. Не менее важным, чем просьбы о перемещении из Тулы, были многочисленные попытки Кулиша добиться разрешения печататься – это давало бы ему возможность или по крайней мере надежду обеспечить свое существование без помощи родных жены, к которым приходилось обращаться, исчерпав не очень значительное приданое Александры Михайловны.

Первую попытку добиться напечатания своих произведений Кулиш предпринимает почти сразу же после первоначального своего обустройства в Туле. 1 ноября 1847 г. он уже пишет Дубельту: