Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

Однако обращение преимущественно к бумагам III отделения может создать ложную картину настроений Кулиша – перед лицом властей он был, разумеется, склонен подчеркивать свои беды и взывать о помощи и снисхождении. Перед друзьями и близкими открывается другой человек, тот, который мог на протяжении нескольких лет создавать все новые произведения, тщетно пытаясь пробиться через цензурный заслон, или тот, который находил в себе силы бомбардировать всеми возможными способами III отделение просьбами, не сдаваясь, несмотря на отказы, добиваясь внимания к своей судьбе. Вера в себя и в свое будущее не оставляла Кулиша и в ссылке. Так, 15 декабря 1847 г. он писал своей невестке, повторяя те же суждения относительно жены, которые высказывал год назад Юзефовичу, с учетом изменившихся обстоятельств: теперь он надеялся не войти в «высшие сферы», но на скорое изменение общественных условий, к которому надлежит готовить себя:

«Я знаю, я твердо уверен, что нам суждено впереди жить в таком обществе, где от мужчины требуется не богатство только или звание, а от женщины не красота только и обыкновенная любезность. К этой-то вожделенной поре готовимся мы, я сам по себе, а она сама по себе… Саша от английского языка отказалась и даже от немецкого, но во французском постоянно совершенствуется» (цит. по: (Нахлiк, 2006: 55).

Он умудрялся не только не унывать сам, но и стара лея ободрять других: когда над О.М. Бодянским разразилась гроза за публикацию в «Чтениях…» Флетчера, и он был уволен с должности секретаря Общества истории и древностей при Московском университете, и ему было предписано перейти на кафедру в Казань[92], то Кулиш писал ему из Тулы: «Нас не поняли, не оценили, грубо ошиблись в духе наших действий – это не наша беда, если для человека единственная награда и единственное наказание существует в его совести и в сознании правоты или неправоты его действий» (Кулиш, 1897а: 244, письмо от 17 ноября 1848 г.) – и, несмотря на свои более чем стесненные обстоятельства, спрашивал:

«Может быть, Ваши финансы теперь расстроились, а Вам нужны деньги на то, чтобы без службы устроить себе какой-нибудь источник доходов, например печатать книгу, купить дом или что-нибудь подобное. Знаю по опыту, что в обстоятельствах, подобных Вашим, занять денег – всего труднее. Не хотите ли взять у меня две тысячи ассигнациями без процентов на неопределенное время? Я собрал их на покупку домика, но как мне, по-видимому, скоро дадут должность, тогда домика я покупать не буду (тяжко как-то на чужой стороне!) и эти деньги будут лежать у меня без употребления. Если бы Вам понадобились еще две тысячи, то могу служить Вам с удовольствием, хотя и не с первою почтою» (Кулиш, 1897а: 245–246).