Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

Сложными оказывались в это время отношения с «Сашей», женой, ведь по существу их семейная жизнь только и началась в ссылке. Александра всячески помогала мужу, попавшему и ее втянувшего в тяжелое жизненное испытание: она неоднократно ездила в Петербург просить за него, благодаря ее приданому они смогли прожить самое сложное время, без поддержки семьи Белозерских – и без помощи друзей семейства жены трудно сказать, как бы Кулиш смог просуществовать эти годы. Но в то же время характер Саши мало удовлетворял Кулиша – он жаловался ее сестре Наталье: «Я бы желал наэлектризовать Сашу, но нет – она решительно неспособна к счастью… Нет, тосковать – просто нелепо, и во мне тоскующий человек возбуждает скуку и смех, а вовсе не участие» (цит. по: (Нахлiк, 2006: 56, письмо от 18 октября 1849 г.). Год спустя он жалуется той же Наталье, что Саша «читать… по-прежнему ленива и только ждет, что б я ей прочитал. А у меня много чтений для нее непонятных» (цит. по: (Нахлiк, 2006: 57), она хочет говорить, когда он предпочитает молчать, – ей не хватает внимания со стороны мужа, притом что в Туле она, как он, воспринимает себя совсем чужой, но ему есть куда уйти – в свою работу, а она оказывается совсем одинока. Чтобы как-то развеять это состояние и унять тоску по теперь уже никогда не будущим детям, Кулиши берут себе на воспитание племянника, а затем племянницу. Бодянскому Кулиш пишет 10 мая 1850 г.: «Семейство наше увеличилось: мы выписали из Малороссии семилетнюю крестницу и племянницу А-ры М-ны, именем Машу, для воспитания. Она покамест капризна и не доставляет нам много удовольствия, но если А-ре М-вне удастся искоренить в ней дурные начала домашнего воспитания и дать новую форму ее характеру, то с нею нам будет веселее, нежели вдвоем, по крайней мере будет веселее А-ре М-не в то время, когда я буду занят книгами или службою. Братца же ее я жду не дождусь, чтоб от меня взяли, и, кажется, скоро от него освобожусь» (Кулиш, 1897а: 258–259). Они и в будущем будут брать детей на воспитание – опыты эти будут, правда, по преимуществу не слишком удачны, Кулиш постоянно будет находить детей не соответствующими своим ожиданиям и требованиям (впрочем, здесь различия с его же опытом общения со взрослыми нет). Впрочем, бывало и иначе: так, 1 мая 1850 г. Кулиш дописывает к письму жены Наталье: «У нас очень весело. Мы, наперекор превратностям судьбы, умеем быть счастливыми», продолжая свою излюбленную мысль, которой делился, например, в письме к тому же корреспонденту 18 октября 1849 г.: «Люди самым смешным образом забывают о внутренних ресурсах к счастью и ищут их вне – в лицах или предметах, отделенных от них огромным расстоянием» (цит. по: (Нахлiк, 2006: 57, 56).

Но как бы ни были несущественны, на взгляд Кулиша, внешние ресурсы к счастью – он сам испытал счастье благодаря им, когда в декабре 1850 г., в ознаменование 25-летнего юбилея царствования Николая I, был наконец освобожден из ссылки (КМТ-2: 169), в которой провел более трех лет. Извещая об этом Бодянского, он писал:

«Наконец, добрейший мой Осип Максимович, я свободен. Мне позволено жить и служить в Малороссии и в обеих столицах. Теперь я еду на праздники в Малороссию, а потом туда, где найдется для меня место» (Кулиш, 1897а: 260, письмо от 16 декабря 1850 г.).

Места в новой жизни ему придется добиваться с боем, но теперь все складывалось так, как он привык и умел, теперь наконец многое зависело от него самого, его собственных усилий и талантов, а веры в себя ему не нужно было занимать.

12. Деполитизация как политическое действие: к истории эволюции политических взглядов П.А. КУлиша 1840—1850-х годов

Пантелеймон Александрович Кулиш (1819–1897) – одна из наиболее крупных и, пожалуй, самая противоречивая фигура в истории украинского национального движения XIX века. Его роль была общепризнанна и получила мемориальное закрепление сразу же после смерти – в виде ряда биографических публикаций, издания собраний сочинений разной степени полноты, массива публикаций эпистолярного наследия. Противоречивость же выразилась в осторожности формулировок, к которым прибегали авторы мемориальных работ (см.: Ефремов, 1927) – интенсивная научная разработка его наследия началась лишь в 1910—1920-х годах (см.: Петров, 1929, Савченко, 1929), затем на долгие десятилетия приостановившись и вновь начав набирать темп с 1990-х (см.: Нахлик, 2007).