Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

«Когда Южная Русь, или, как обыкновенно ее называют, Малороссия, присоединилась к Северной, или Великой, России, умственная жизнь на Севере тотчас оживилась притоком новых сил с Юга, и потом Южная Русь постоянно уже принимала самое деятельное участие в развитии севернорусской литературы. Известно каждому, сколько малороссийских имен записано в старых летописях русской словесности. Люди, носившие эти имена, явились на север с собственным языком, каков бы он ни был – чистый южнорусский или, как утверждают некоторые, полупольский, живой народный или черствый академический, – и ввели этот язык в тогдашнюю русскую словесность как речь образованную, освоенную с общеевропейскою наукою и способную выражать ученые и отвлеченные понятия. Природные Москвичи оставили язык своих разрядных книг и грамот для этой речи, и в Российском государстве, помимо народного северно– и народного южнорусского языков, образовался язык, составляющий между ними средину и равно понятный обоим русским племенам. Дойдя до известной степени ясности и полноты, он начал очищаться от старых, выкованных в школах и чуждых народному вкусу слов и оборотов, заменяя их словами и оборотами языка живого, которым говорит народ, – и тут приток севернорусского элемента в литературный язык сделался почти исключительным. В свою очередь Малороссияне отреклись от природного языка своего и, вместе с просвещением, разливавшимся по империи из двух великих жерл, Москвы и Петербурга, усвоили себе формы и дух языка севернорусского» (Кулиш, 1857а: 124).