При всех оговорках сборник хорошо отражает эпизодический характер обращения русской «патриотической» (сохраним понятие, избранное составителем) мысли к «украинскому вопросу». Применительно к совсем иному материалу анализируя подготовку сенатора А.А. Половцова к ревизии киевского генерал-губернаторства (в рамках деятельности т. н. «кохановской комиссии»), А.И. Миллер отмечал, что Половцов, ранее совершенно не знакомый с ситуацией в тех губерниях, встречался с многими петербургскими сановниками, могущими сообщить ему потребные сведения:
«В своих обстоятельных беседах с Половцовым, которые он прилежно фиксировал в своем дневнике, никто из них, равно как и Каханов с Аорис-Меликовым, совсем недавно оставившим пост харьковского генерал-губернатора, даже не упомянул об украинской проблеме. Когда речь заходила о национальном вопросе, все внимание было сосредоточено на поляках. Это лишний раз свидетельствует о принципиальном различии в подходе властей империи к украинскому и польскому вопросу. Если последний неизменно был в центре внимания, то первый возникал на повестке дня от случая к случаю и после принятия очередного указа исчезал из поля зрения высших петербургских бюрократов на годы»
Аналогичную «пульсацию» можно отчетливо выявить в собранных текстах – «украинский вопрос» попадает в столичную оптику эпизодически, порождая запрос на соответствующие тексты.
(1) Первый всплеск приходится на конец 1830-х – 1847 гг. Впрочем, эта часть полемики в сборник практически не попала, что вполне закономерно, поскольку позиции сторон находились еще в процессе формирования, журнальные дебаты по поводу литературы малороссийской отличались сочетанием разнородных позиций – как уже принадлежащих языку национализма, так и явно находящихся еще в рамках
(2) После паузы, предсказуемо вызванной для украинофилов делом Кирилло-Мефодиевско-го общества, а для большей части публицистики – сначала «мрачным семилетием» цензуры, а затем первыми годами царствования Александра II, когда прежние идейные границы оказались стерты и общественное мнение быстро перестраивалось в новых условиях, украинофильство попадает в фокус внимания с конца 1850-х, сначала встреченное благоприятно, как одно из либеральных движений, а затем все более негативно – по мере того, как консолидируются позиции сторонников «большой русской нации» и как для центральной администрации становится (в том числе благодаря усилиям местных, малороссийских деятелей) различима угроза, представляемая украинофилами. В этот период реакция отличается относительной гибкостью – Валуевский циркуляр носит временный характер, в напряженной обстановке 1863 г. украинофилы подвергаются весьма ограниченным административным репрессиям, к тому же сопровождающимся более или менее удачными попытками привлечь их на службу против общего врага: так, Белозерский и Кулиш отправляются на службу в Царство Польское, усилия Антоновича в области истории южнорусских княжеств встречают благоприятный прием – как доказательство русского (а не польского) характера этих земель и непрерывности их истории. После кризиса 1863–1864 гг. в публицистике наступает затишье, чтобы смениться новой активизацией в начале 1870-х.
(3) В первой половине 1870-х полемика вызывается возросшей активностью украинофилов – второго поколения движения – и привлекает внимание центральной администрации и печати в силу конфликтов в Киеве. Вытесняемые со своих позиций старые местные деятели (из них наиболее известен и влиятелен М. Юзефович) оказываются способны задействовать союзные им силы в центре и представить свое понимание ситуации высшим властям как адекватное. После некоторой неопределенности в 1880–1881 гг., когда обсуждается возможность пересмотра запретительных мер, установленных «Эмским указом», «украинский вопрос» замирает в публичной полемике, оставаясь на тех же позициях, что установились к этому времени.