Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

«Вы пишете, что коль скоро я выражаюсь „вы великоруссы, мы южноруссы“, то это уже факты разъединения. Разъединения в смысле политическом тут нет и тени: в отношении Франции или Италии – нет ни великоруссов, ни южноруссов, есть только русские, как нет ни Саратовцев, ни Ярославцев, ни Архангельцев и проч. А внутреннего разделения невозможно избежать: ведь так житель каждой губернии в отношении жителей другой соседней скажет „мы“. Что в круге администрации, то и в смысле народности: Россия единое государство и в отношении заграничного мира – она только Россия, но внутри она разделяется на провинции, имеющие известную степень отдельного от других подобных управления, и тут это единое государство представляется уже не единым, а разделенным. Так и Русский народ: в отношении не русского не более как единый русский народ, но внутри себя он имеет этнографические отличия и уже не имеет того единства, какое сохраняет в отношении всякого не русского народа. Но как разделение на губернии не заключает в себе признаков разложения государства, так и различие в народности не имеет зародышей разложения народа, ибо ни история его, ни географическое положение, ни главные соединительные черты, скрепляющие цельность народа, не дают ни малейших задатков к такому разложению» (Абрамович, 1926: 82) [65].

В российское публичное пространство Костомаров вошел, как мы уже отмечали, зрелым человеком – за его плечами была уже и кратковременная профессура в университете Св. Владимира в Киеве, и разностороння литературная деятельность, и, что важнее всего, он был одной из ключевых фигур в формировании раннего украинофильства, организатором Кирилло-Мефодиевского общества – прошел через арест, следствие, годичное одиночное заключение в Петропавловской крепости и ссылку в Саратов.

Следует отметить, что, вернувшись из ссылки в Петербург и получив возможность печататься, Костомаров не проявляет большого интереса к общественной деятельности – она вообще была далека от его характера, и самое большее, на что он был готов по собственной воле, – это эпизодические, разделенные большими промежутками выступления в печати.

Однако подобная слабая самостоятельная воля к общественной деятельности не означала, что он перестал быть украинофилом: напротив, на протяжении большей части своей саратовской ссылки он продолжал работать над «Богданом Хмельницким», трудом, за который он принялся еще перед арестом. М.А. Максимович, приветствуя выход книжного издания «Богдана Хмельницкого», писал, публично адресуясь к Погодину: