Русские друзья Шанель. Любовь, страсть и ревность, изменившие моду и искусство XX века

– Не сейчас, – ответила она. – Я… я слишком… мне просто плохо, – Мися чувствовала, что вот-вот расплачется. Она вернулась в свое кресло в гостиной. Мясин сидел, хлопая длинными ресницами. Пуленк, обычно жизнерадостный, так и стоял у рояля с выражением ужаса на лице. Стравинский молча закурил и вышел на балкон.

– Чувствуется, что Равель был на войне и она его разрушила, – произнес кто-то.

– А я услышал приговор эпохе, выраженный удивительно красочно, – сказал Вальтер Нувель задумчиво. – Не понимаю я тебя, Сережа. Это великая музыка, – добавил он по-русски, – возможно, лучшее, что я слышал в жизни.

– Кому-то нужна картина трагедии нашего века, Валичка? – тихо ответил Дягилев. – Я хочу поставить новый балет, не более. А балет – это… это другое.

– Мне кажется, Серж, когда-нибудь ты очень пожалеешь! Что с тобой? – сказав это, Мися закрыла лицо руками и расплакалась.

– Я знаю, что делаю, – насупился Дягилев. – Оставьте меня в покое все.

Серт пошел на кухню и отпустил официантов, потом вернулся к жене и стал гладить по волосам, склонившись над ней.

– Тоша, хватит, ну успокойся, – шептал Серт, он был похож на огромного доброго гнома, утешающего ребенка. – Ты не виновата. Никто не виноват. Эта музыка обязательно будет жить, ну поверь.

– А мы?! – Мися с громким всхлипом бросилась на шею мужу и прильнула к нему.

– Пафка, иди позови такси, пожалуйста, – попросил Дягилев.

– Сейчас будет ливень, придется ждать, – сообщил Стравинский и с грохотом прикрыл огромные двери балкона. Сначала зарокотал гром, и вот уже ливень застучал по стеклам.

* * *

В тот вечер Серт остался дома, и хотя он лег спать в своем кабинете, Мися была счастлива. Ей показалось, что пала некая стеклянная стена между ними, отступил морок отчуждения. Утром они завтракали вместе. Серт вел себя скованно, молчал и потом отправился в мастерскую, однако, прощаясь, сказал ей «до вечера» и даже, как в былые дни, сообщил служанке, что бы он хотел на ужин. Сейчас Мисе было этого достаточно. Она решила, что хватит прозябать в странном кошмаре, вполне возможно ею же самой и придуманном.

Проводив Серта, она взяла в руки свое самое любимое «японское» деревце с нефритовыми листочками и стволом из кораллов и отправилась на Монмартр. Париж этим ранним днем – или же поздним утром – показался ей дружественным и праздничным. Она пошла пешком, смотрела на лица прохожих и мысленно желала счастья каждому человеку, которого встречала. Дерево Мися придерживала локтем правой руки, кроной вперед, листья позвякивали на ходу. Она видела, что прохожие радостно улыбаются, завидев ее, такую нарядную и добрую, с разноцветным деревом-букетом. Она шла не меньше часа и наконец, порядком устав, оказавшись на Монмартре, стала разыскивать отель, где жила семья Мдивани. Поднимаясь в гору по улице Лепик, она начала задыхаться и здесь впервые подумала, что идея в июльский день пройти пешком пол-Парижа была не очень удачной. Улица Лепик – мешанина из двухэтажных лачуг и каменных четырехэтажных домов, тесно прилепленных к друг другу, – выглядела безрадостно и была нескончаемо длинной. Обнаружив вывеску «Отель Версаль», Мися сразу поняла, что это никакой не отель, а дом с меблированными комнатами. Мися вошла в маленькое кафе на первом этаже и спросила о Мдивани.

– У них две комнаты на самом верху, мадам, в мансарде, – человек за стойкой протирал граненые стаканы. – Вход через парадный подъезд, там, мадам, – указал официант на улицу.

Мися уловила русский акцент.

– Они дома?

– Не могу знать, мадам, – четко ответил официант, похоже, он был бывшим военным.

В подъезде не было ни швейцара, ни консьержки. Да и негде им было бы там разместиться, слишком узкой и темной была лестница. Мисю напугал запах сырости, кошачьей мочи, тоскливый запах бедности. Поднявшись выше четвертого этажа, к комнатам прислуги, она отругала себя за эту прогулку. Деревце из камней теперь казалось ей тяжелым и неуместным. Мися почувствовала, что потеет и у нее начинается одышка. Оказавшись перед низкой дверью в мансарду, она громко постучала. Никто не открыл, и Мися с досадой, поставив дерево на пол, стала бить ногой в эту дверь.

– Зачем только я сюда притащилась, идиотка! – воскликнула она, оглядывая серую лестницу и единственное на всей лестнице мутное окно. Ей захотелось поскорее выбраться из этого жалкого района. – Скажите, – спросила она у официанта, снова зайдя в кафе внизу, – можете найти для меня листок? Их дома нет, напишу записку.

Официант дал ей листок и огрызок карандаша. Мися осмотрела кафе, и хотя ей очень хотелось лимонада, шампанского и кофе – именно в такой последовательности, – она решила, что здесь она их пить не станет.

– Передадите им, ладно? – Мися достала из сумки десять франков и приложила к записке, где написала, что ждет сестер Мдивани и их отца на обед в любое удобное для них время. О визите просит предварительно сообщить по такому-то номеру телефона, отель «Мёрис».

– Будет исполнено, мадам.

Мися поспешила прочь.

– Мадам! – закричал официант пронзительно. – Вы вещь забыли!

Он догонял ее с деревом в руках.