Русские друзья Шанель. Любовь, страсть и ревность, изменившие моду и искусство XX века

После истории с японским деревом сестры Мдивани пришли к Мисе на обед, потом один раз пришли с отцом. И в конце концов, как и хотела Мися, Русудан стала заходить к ней запросто. Но чаще они встречались в кафе. «Словно подруги. Или как мать со взрослой замужней дочерью», – рассуждала Мися. Во время их встреч юная скульпторша рассказывала о потрясениях последних лет: волнения в Батуми и поспешный отъезд большой семьи. Полтора года в Стамбуле, там они с братом подростками пытались заработать, устроившись чистить ботинки прохожим. Руся вспоминала о днях и ночах на разных пароходах, о скоротечной болезни матери, об отъезде братьев в Америку. Руся скучала по братьям, очень любила их, особенно Алекса, младшего.

– Моя мечта – поехать к ним. Я бы так хотела, так хотела, – повторяла Руся, ее прозрачные глаза мечтательно замирали, на лице появлялось выражение удивительной нежности, – увидеть Алекса, обнять, мы с ним вообще не можем друг без друга! – Мися не могла налюбоваться на Русудан, когда та говорила о любимом брате.

Жожо старался не попадать на эти встречи или же сразу уходил с испуганным видом. После его первого тихого исчезновения Мися боялась, что он не придет ночевать, но Жожо все же вернулся из мастерской ночью, прокрался в свой кабинет и спал там, тревожно вздыхая, ворочаясь. Мися не спрашивала, но верила, что грузинка больше не работает в его студии. Ей хотелось бы проверить свое предположение, но она и раньше очень редко бывала в студии Серта, а теперь явиться туда казалось невозможным.

Сознание Миси пребывало в постоянном возбуждении, словно прожектор, крутящийся в поиске неприятельских угроз.

У Миси было двойственное чувство, когда она слышала, что Русудан жаждет отправиться Америку. Конечно, если бы грузинка уехала (и вышла бы замуж за американского миллионера), это избавило бы Мисю от страха, что Жожо вдруг снова решит, что влюблен. С другой стороны, Мися ловила себя на том, что привыкла слушать Русудан, разглядывать ее свежее лицо, любоваться глазами мечтательного олененка. Мися привыкла представлять экзотический город, где прошло детство девушки, тот печальный пароход изгнанников и обольстительных братьев Мдивани, которые за несколько лет успели покорить и звезд Голливуда, и самых известных богатых красавиц американского высшего общества. Она думала о судьбе этой семьи как о грандиозном сюжете, который день за днем, главу за главой ей рассказывает один из персонажей.

– Ты работаешь сейчас, Руся? Делаешь что-нибудь?

– Да-да! Пришел японец и заказал портрет, бюст самурая, – рассмеялась девушка, и так заразительно, что Мися тоже начала смеяться.

– А куда он пришел?

– У меня есть мастерская, маленькая комната на Монмартре, недалеко от дома, – Руся опускала глаза.

«Жалеет она, что больше не видит Жожо? Все равно ей? И вообще, правда ли это? Может, они просто стали осторожнее?» Мися, привыкшая читать по лицам самых сложных людей – художников, писателей, композиторов, – сейчас терялась, снова и снова вглядываясь в переменчивое лицо Руси. «Наверное, они и правда больше не видятся. Если это так, то немного жалко Жожо. Он бы, наверное, хотел сейчас быть на моем месте», – думала Мися, заказывая еще полдюжины пирожных для девушки.

– Вы потрясающая, мадам Серт, – сияла Руся. – Думаю, что таких женщин, как вы, больше не живет сейчас на земле.

– Что во мне необыкновенного? – фыркала Мися, чувствуя, что нестерпимо завидует молодости собеседницы. Впервые завидует кому-то. «Вот что нельзя купить, лет десять, скинуть бы всего лет десять… но никому не удавалось, ни за какие сокровища».

Красоте другой женщины она уже завидовала, но лишь однажды. Это было, когда второй муж, Эдвардс, увлекся самой знаменитой актрисой Парижа тех дней, мадемуазель Ансельм. Мися стала себя с ней сравнивать, пыталась подражать, прицепила фотографию Ансельм в будуаре у зеркала. Даже страдала, но совсем недолго, пока не встретила Серта. Тогда все разрешилось к лучшему: влюбленный Эдвардс хотел развода и дал Мисе хорошее содержание.

«Господи, ну почему это не моя дочка, не наш с Жожо ребенок? А может, – мелькало в голове у Миси, – может, нам удочерить ее? Надо поговорить с ее отцом. Но тогда она вообще всегда будет рядом с нами, это опасно».

– Мне кажется, вы умеете жить только по собственному разумению. Таких женщин в мире, может быть, только две – вы и королева Мария Румынская. Она мой кумир… А мой Алекс такой милый, косолапенький, если бы вы, мадам, его увидели, сразу бы влюбились, – снова начинала Руся.

«Кто это? – терялась Мися. – А, да, брат. Если он хотя бы отчасти такой, как она… конечно, я бы влюбилась. Хоть и косолапенький, – вздохнула она. – И как мило Руся это выговаривает, с невероятной нежностью. Бедный мой, бедный Жожо, он хочет с ее помощью удержать молодость, и самое страшное, что я его понимаю».