Русские народные сказители

И ты послушай-ко, любимая семеюшка!
И как посли́ тебя, надёжноей сдержавушки,
И разорится дом, крестьянска наша жирушка,
И разрешетится хоромное строеньице.
И уж как мне-кова, кручинноей головушке,
И тосковать буде, горюшице, век по веку
И столько ро́стячи сердечных малых детушек.
И без тебя, да без надёжноей сдержавушки,
И наб головушка держать да мни поклонная,
И мни сердечушко держать да ведь покорное,
И всим ведь милым спорядовыим суседушкам,
И не обидели б сердечных моих детушек.
И хоть там при́дут-то сердечны малы детушки,
И со широкоей придут они со улички,
И порасплачутся бессчастны, поразжалятся,
И мни, победноей бессчастноей родной матушке,
И что суседи-то ведь их да напинаются.
И говорить стану, кручинная головушка:
"Ой, бессчастные вы дети, неталанные!
И уж вы жалобы ведь мни не приносите-тко.
И знаю-ведаю кручинна я головушка,
И мое так ноет ретливое сердечушко
И на вас гля́дячи, сердечных малых детушек.
И вы послушайте, бессчастны, неталанные!
И как вы пой́дете на ши́року на уличку, —
И там вам уличка ходить да не широкая,
И путь-дороженька бессчастным не торнёшенька,
И вам без спацлива родителя без батюшка.
И был бы спацливой родитель да ваш батюшко,
И вы бы по миру, дети, да не таскалися,
И меж дворами вы, бессчастны, не шаталися,
И добры людушки ведь вас да не пихали бы,
И нам довольны беззаботны были б хлебушки,
И за своим да мы сидели б дубовы́м столом,
И вы обутые ведь были бы, одетые.
И мы бы ро́стили детей да красовалися:
И столько бог судил талану да вам участи,
И столько слы́вете, сердечны мои детушки,
И вы на уличке, победные, — дурливые,
И во избы, да милы дети, — хлопотливые,
И неумные вы дети — самовольные.
И как на вас, мои сердечны милы детушки,
И середи да тепла красного хоть летышка
И жалко-жалобно печет да красно солнышко,
И посторонь печет на добрых оно людушек,
И не на нас да на печальныих головушек.
И не свети́т нынь на горюшицу светел месяц.
Уж как жить буде печальной мни головушке
И без своей да без надежноей сдержавушки?
И уж как зла эта великая обидушка,
И круг меня злодий она да обвивается,
И за сердечушко злодий она хватается,
И с того ум-разум в головушке мешается.
И мни-ка гди, бедной горюше, взвеселитися
И пораздиять где великая кручинушка?
И хотя ж при́ду я во светлую во све́тлицу,
Я сгляну да ведь, победная головушка,
И на пустылую тесовую кроваточку
И на унылую пуховую перинушку.
Я сгляну еще, печальная головушка,
Я по стопочкам сгляну да по точеныим,
Я по стенушкам сгляну да по лицовыим.
И нет на стопочках ведь цве́тна его платьица,
И молодецкоей снарядной нет-покрутушки.
И с горя не́ мила крестьянска эта жирушка,
И мне-ка не́ люба пустыла эта све́тлица.
И без своей да без надежноей сдержавушки
И как пустым везде теперечко пустёшенько.
И тут ведь со́вьется великая тоскичушка
И на моем да на бессчастноем сердечушкё,
И на моей да все на зяблоей утробушке.
И нынь раздумаюсь бессчастным своим разумом:
И мне-ка гди, бедной горюше, взвеселитися
И пораздиять где великая кручинушка?
И с горя брошуся, печальная головушка,
И я во двор с горя к любимоей скотинушке.
И во дворы́ тут у любимоей скотинушки,
И не раздиешь тут великоей кручинушки, —
И тут сердечушко мое не взвеселяется,
И тут обидушка моя да не уходится,
И еще пуще тут тоска да разгоряется.
И нынь раздумаюсь победным своим разумом,
И мни-ка где, бедной горюше, взвеселитися
И пораздиять где великая кручинушка?
И брошусь с горя я на ши́року на уличку,
И со досады на крылечико перёное,
И тут подумаю победным умом-разумом,
Что на уличке кручина приуходится
И на крылечике обида приостанется.
Погляжу на все на три-четыре на сторонушки,
И выше лесушку сгляну я по поднебесью,
И откуль идут да эти облачки ходячие,
И откуль ветрышки-то веют полегошеньку?
Из подлетной ли то веют со сторонушки,
И скоро ль и́дут эти облачки ходячие,
Издали́ да из подзападной сторонушки.
И в коей сто́роне сраженье подымается,
И гди война-то ведь теперь да начинается, —
И тут сердечушко мое не взвеселяется,
И буйна го́лова моя да сокрушается,
И еще пуще тут обида разгоряется.
И я сгляну еще, печальная головушка,
И я на милых спорядовыих суседушек,
И как с мужьями-то они ходят, красуются.
И скрозь туман гляжу, горюша, скрозь обидушку,
И во слезах, бедна горюша, во великиих,
И не могу признать ведь с горя добрых людушек,
И со обидушки спорядныих суседушек,
И призаплачу я бессчастны свои очушки,
И приотру свое победно бело личушко.
И нынь раздумаюсь бессчастным своим разумом:
И мни-ка гди, бедной горюше, взвеселитися,
И пораздиять где великая кручинушка?
И взад пойду да я с крылечика перёного,
И ворочусь да в дом, крестьянску я во жирушку,
И я сгляну да на сердечных своих детушек.
И малы детушки кругом-около обхаживают
И на меня, бедну горюшу, посматривают,
И они с глупости меня да разговаривают,
И воскликают-то бессчастну они матушку:
"Гди была ж, наша родитель, родна матушка?
Что заплакала ведь ясны свои очушки?
И ты на радости ль, родитель, на весельице?"
И с горя сгру́стнусь на сердечных своих детушек,
И отошлю их от бессчастных своих рученек:
"И вы отстаньте-тко, бессчастны малы детушки,
И от меня, да от печальной от головушки,
И уже так мне-ка, горюшице, тошнёшенько.
И я ведь спомнила, печальная головушка,
И я ведь вашего родителя-то батюшка
И свою милую любимую семеюшку.
И кабы знали вы, сердечны милы детушки,
И про мое да про бессчастно расставаньице,
И про горючее про слезно обливаньице.
И поосталась от надежной как головушки,
Я со стадушком осталась со детиныим.
И не на радость вы мне, дети, на весельице, —
И да вы на́ тоску, горюше, на великую".
И сговорят еще бессчастны малы детушки,
Все выспрашивают печальную головушку:
"И ты скажи да нам, родитель наша матушка,
И куды шел да все родитель родной батюшко?
От в охотну ль шел бурлацкую работушку?"
И лучше детушки того не говорили
И сердечушко мое да не знобили бы.
И мне-ка так, бедной горюшице, тошнёшенько:
Как отпущена надежная головушка
И во злодийну грозну службу государеву.
И как бы не было роженых вас ведь детушек,
И по походушкам с надежей я скиталась бы,
И мы бы за́-обче с надёжей горевали бы.
И кои счастливы ведь матери таланные —
И не живут да ведь сердечны у их детушки.
И как по моему велику бесталаньицу —
И уж вы на́ горе, дети, да зародилися.
И как у вас да без родителя без батюшка,
И бессчастны будут ножки необутые,
И бессталанны будут плеча неодетые.
И, знать, для вас, да для бессчастныих головушек,
И видно, на поле теперечко не́ родится,
И недорост да все довольным этим хлебушкам.
И как раздумаюсь победным умом-разумом,
И не убавится обидушки — прибавится.
И мне куды, бедной горюше, подеватися?
И наживать да где довольны эти хлебушки?
И мни задаться хоть крестьянину богатому,
И мне во летны хоть, горюше, во работнички,
И мне во зимние, горюше, во коровнички.
И столько ро́стить вас, сердечных милых детушек,
И меня грусть возьмет, великая обидушка.
И когда преж сего до этой поры-времечки
И при своей жила надежноей сдержавушке,
И я заботушки в головушке не и́мала,
И я богатому суседу не корилася,
И в чистом поле буйна ветра не слыхала я,
И я не знала все, печальная головушка,
И как шатаются в темном лесе деревиночки,
Что расшумятся ль зеленые листочики.
И нонь узнала я, горюшица, проведала:
И буйны ветрышки теперь да развеваются,
И приминяюсь я, победная горюшица,
И я ко этой ко шатучей деревиночке,
И как ко этоей ко горькой я осиночке.
И также я, бедна кручинная головушка,
И все без своей без надежной сдержавушки
И без своей милой любимоей семеюшки.
И точно деревцо в лесах быдто шатучее.
И приминилася, победна я головушка,
Я к подсушной в темном лесе деревиночке.
И как ведь деревцо в лесах-то подсыхает,
И так сердечушко мое да сокрушается,
И как зеленые листочки расшумляются,
И так злодийная кручинушка расходится
И на моей да все на зяблоей утробушке.
И нынь раздумаюсь бессчастным своим разумом:
И мне-ка гди, бедной горюше, взвеселитися,
И пораздиять где великая кручинушка?
И мне к суседушкам идти ли спорядовыим?
И на раздий идти великой мне обидушки?
И когда преж сего до этой поры-времечки,
И была при́ доме надёжна как головушка,
И вси милы спорядовые суседушки,
И не боялися меня, не опасалися,
И они на́ речи с горюшицей ставалися,
И в разговор они с победнушкой сдавалися,
И они думали ведь крепку со мной думушку.
И теперь нонече отрекнулися ведь добры эти людушки,
И откачнулись честны мужни молоды́ жены
И от меня, да от печальной от головушки,
И убоялися великого бессчастьица
И уж как этого злодийна бесталаньица,
И на стретушку со мной да не стретаются.
И со мной на́ речи, с победнушкой, не ставятся,
И в разговоры со мной, победной, не сдаваются.
И я не знаю-то, горюшица, не ведаю,
И как жить теперь на сем да на бело́м свете
И мни без милоей любимоей се,меюшки,
И без своей да без надежноей сдержавушки
И наб смиреньице держать да все со кротостью,
И наб по уличке ходить, бедной, тихошенько,
И буйна го́лова носить надо низёшенько,
И наб сердечушко держать да все покорное
И мне-ка милым спорядовыим суседушкам.
И чтобы буйны эти ветры не навиялись,
И понапрасну добры люди не набаялись,
Что ведь вольная солдатка самовальная
И молодёшенька осталась суровёшенька.
И у меня тут, у печальной у головушки,
И на три ряд мое сердечко прирастрескает,
И на четыре ряд утроба перелопает.
И нынь раздумаюсь бессчастным своим разумом,
И мни-ка гди, бедной горюше, взвеселитися
И пораздиять где великая кручинушка:
И мне у светушков ли братцев богоданныих
И во своем доме, крестьянскоей во жирушке?
И хотя ж у́мны светы-братцы богоданные,
И столько вовремя они да порасходятся,
И на меня, бедну горюшу, порозроются,
И станут искоса ведь братьица поглядывать,
И станут и́зрыхла победной поговаривать.
И у меня жа, да у печальной у головушки,
И с ихных слов да у горюши невеселыих
И призакатится катучий белый камешек
И на мое да на бессчастное сердечушко.
И пораздумаюсь бессчастным своим разумом:
И мне-ка где, бедной горюше, взвеселитися
И пораздиять где великая кручинушка?
И знаю-ведаю, кокоша горегорькая,
И нигде нету-то ведь такоей талиночки,
И ни в ком нету-то великого желаньица.
Ой не дай же, боже господи,
И на сем да на бело́м свете
И поостаться от надежныих головушек
И бессчастныим жена́м да молодёшеньким!
Я пойду да в божью церковь посвященную,
И помолюсь да я богу от желаньица,
И я владыке помолюсь да со усердием.
И уж я ставлю там свечи да все рублевые,
И я кладу да пелены-то ведь шелковые,
И я пречистой пресвятой да богородице,
Чтобы господи владыко-свет помиловал,
И пресвятая мать богородица засту́пилась,
И утолили бы печаль неутолимую,
И угасили бы тоску неугасимую
И на моем да на бессчастном ретливо́м сердце́
И все на зяблой на бессчастноей утробушке.
И тут головушка моя да взвеселяется,
И кручинушка моя да утишается,
И тут злодий эта обида поуходится.
И пораздумаюсь бессчастным умом-разумом:
И для чего ж да божий церквы-то ведь строятся?
И для чего ж да попы, отцы духовные, ведь ставятся?
Уж как божии-то церквы — для моленья,
И гля наших душ грешных спа́сенья,
И как попы, отцы духовные, — для слу́женья.
И чтобы мы ионам-отцам покаялися,
И мы во божий бы церквы да ходили,
И мы попов, отцов духовных, бы просили,
И мы молебенки за дру-друга служили бы.
И мы живем да точно гуси заблудящие,
И как за наше, знать, велико прегрешение
И понапрасное живет да кроволитье,
И от злодиев-то теперь да неприятелей,
И от нашиих живет да християнушков.