Русские народные сказители

И вы простите-тко, желанные родители!
И попеняю вам, победная головушка,
И посудьячу на судьбу свою несчастную.
И как вы ро́стили меня, да вы родители,
И до урочныих венчальныих до годышков,
И вы прибрали мне судимую сторонушку,
И по уму себе прибрали вы по разуму,
И поневолили бессчастную головушку,
И меня выдали в замужье молодёшеньку,
И не дали воли, желанны мне родители,
И с полным возрастом, горюше, мне сранятися,
И с родом-племенем, победнушке, спознатися,
И с вольной волюшкой вы мне да нагулятися.
И меня, мо́лоду горюшицу, неволили
И по велику злу заботу обзаботили.
И вы окинулись, желанные родители,
И на уда́лого дородня добра мо́лодца,
И что не пьяница ведь он да не пропойца,
И вы на ихнее хоромное стороеньице,
И вы на ихные поля да хлебородные.
И меня с волюшкой ведь вы да разлучили
И злым великиим бессчастьем наделили;
Уж я тем гневна, победная головушка,
И я на вас, светы желанные родители,
И что не дали мне вы воли столько вольноей
И ума-разума в головушку набратися.
И я схвачусь, бедна кручинна как головушка,
И я за милыих схвачусь да поровечничков.
И вси во девушках они еще красуются,
И с дорогой волей они еще ликуются.
Уж как я, бедна кручинная головушка,
И молодых да дён горюша не видаю-ся,
И я хорошество, горюшица, не знаю-ся.
И пошла мо́лода в великую заботушку.
И мне пустылое хоромное строеньице,
И мне не по́ уму крестьянска эта жирушка.
И в том не гневаюсь, печальна я головушка,
И на свое да тепло красное на солнышко:
И была умная любимая семеюшка,
И много разума во бу́йной было го́ловы,
И было розмыслу в ретливоем сердечушке.
И я судьячу на судьбу свою бессчастную:
И не дай же того боже, не дай господи,
И молодёшенькой горюше оставатися,
И не в годах да ведь победной сиротать,
И столько жить да без надежноей головушки,
И во проклятой во несчастной горькой жирушке.
И лучше б тлен пришел на цветно мое платьице, —
И мне не жаль-тошно́ победной бы головушке,
И мне не цветного снарядного бы платьица.
Аль пожар бы на хоромное строеньице, —
И мне бы даром все печальноей головушке.
И ретливо́ сердце́ мое не унывало бы,
И все при доме была мила бы головушка.
И хоть бы мор бы на любимую скотинушку,
И недород да был довольным этим хлебушкам, —
И все удала была в доме бы головушка.
И тут тоскичушка меня да не долила бы,
И все кручинушка меня да не крушила бы,
И помалехоньку ведь мы бы да исправились,
И на житье добро ведь мы бы все наладились.
И хоть на синем море горюше бы, на камешке,
И хоть на луды бы горюше на подводноей,
И столько вмисте бы с надежноей головушкой.
И хоть середи грязи горюше на погибели б,
И во напастях бы горюше во ведикиих, —
И столько со своей скаченой жить жемчужинкой.
Уж как нынь да я, кручинная головушка,
И перед добрыми людьми я отрешенная
И от мужних честны́х жен да отлишенная.
И когда преж сего до этой поры-времечки
И за своей жила надежноей сдержавушкой,
И ходила как к владычным божиим праздничкам,
И на ряду да я со добрыми со людушкам,
И во любимой во снарядной во покрутушке,
И со мной знались многи добры эти людушки,
И со мной дияли ведь доброе здоровьице.
Уж как сегодныим учётным долгим годышком,
Хоть была при́ доме надежная головушка,
И хоть я с им да ведь ходила к божиим праздничкам
И перед этой все великоей кручинушкой,
И цветно платьице ко мне не прилегало,
И мое белое лицо не сукрашалось,
И сердечушко мое не взвеселялось.
И так тоска да на середечушке ведь сходится,
И так утробушка моя да разобидится.
Я не знала все, горюшица, не ведала,
И отчего ж моя головушка кручинится,
И перед чим мое сердечко разгорается.
И хоть приду да ко владычному я праздничку,
И рядом ставилась с жена́ми да я с мужними,
И со сторон глядели добры столько людушки,
И мои милы спорядовые суседушки
И говорили про печальную головушку:
"Что у нашей у спорядной у суседушки,
Как у этыих владычных божиих праздничков,
И ю[15]

покрутушка теперь не сукрашает,И цветно платьице на ней не расцветает,
И кровь-румянец во бело́м лице мешается.
И что груба́ стоит суседушка, не ве́села,
И при обидушке она что при великоей;
И кажись, в доброй во крестьянской живёт жирушке
И за умной за надежноей головушкой.
И есть по разуму да цветно, кажись, платьице".
И между ду-другом суседки разговаривают,
И как одна мила спорядная суседушка,
И на посылочках она была легошенька,
И на словечушках была да суровёшенька,
И сговорит она спорядныим суседушкам:
"Я схожу спрошу спорядную суседушку,
Что не весела она да при кручинушке;
И мы стоим да все суседушки дивуемся,
И что в люби живешь с надежей во согласьице".
И подошла мила суседка суровёшенька,
И спросила тут меня да потихошеньку,
И сговорила мне, горюше, таково слово́:
"Извини, прости, спорядная суседушка,
И что спрошу да я, печальная головушка!
И кажись, летний-то владычный божий праздничек,
И как мужних жен лицо да разгорается,
И как от солнышка ведь платье отцветает,
И веселы́м стоят они да веселёшеньки.
И когда преж сего до этой поры-времечки
И весела была всегды да хорошохонько.
И ты скажи впотай, спорядна нам суседушка,
И кажись, что ведь грубая стоишь да невеселая,
И ты во добром ли теперь да во здоровьице?
И по согласью ли со надёжной ты головушкой?
И по совету ль во любимоей семеюшке?
Что поблекло твое бело это личушко?
И на слезах да твои ясны эти очушки,
И цветно платье на тебе не расцветает,
И не по-старому теперь да не по-прежнему?"
И усмехнулась я, горюша, приответила:
"И во люби живу с надежной я головушкой,
И за совет да во любимоей семеюшке,
И я в доброем ведь е да во здоровьице.
И что вам кажется, спорядныим суседушкам,
И я не знаю, все кручинная головушка,
Перед чим ноет ретливое сердечушко,
Я во всем живу, горюша, удовольствии".
Я с суседушкой, горюшица, пробаяла,
Все не знала про великую незгодушку.
И унывало все ретливое сердечушко,
И знать, что ведало да злу эту незгодушку.
И хоть сходила я с надёжноей головушкой,
Середи да тепла красного хоть летушка,
Хоть по трудной по крестьянской по работушке,
И пекло жалобно хоть красно это солнышко,
И сердечушко мое не согревалося,
И красным летушком ведь я не взвеселялася.
И я не знала все, горюшица, не ведала
И про злодийную велику про незгодушку.
И столько ведало ретливое сердечушко —
И поведало печальной мне головушке.
И приходить стала студёна холодна́ зима,
И добры людушки тут стали спроговаривать:
И будут скоро-то наборы государевы,
И выбирать станут удалых добрых молодцев.
И тут ведь у́ меня, печальной у головушки,
И тут ведь срезало ретливое сердечушко,
И подломилися бессчастны ножки резвые,
И приужахнулась ведь зяблая утробушка,
И применилась тут бессчастна я победнушка.
И тут воспомнила владычной этот праздничек,
И что сказали спорядовые суседушки
И перед этоей великоей незгодушкой.
Я стояла тут, горюша, словно вкопана,
И мое чувствовало победно ретливо́ сердце́,
И про напасть да про великую незгодушку,
И что разлукушка со красным будет солнышком,
И со своей милой надёжноей головушкой,
И принаступят что ведь судьи неправосудные,
И нападут да на нас власти безмилосердные.
И все мою да ведь любимую семеюшку,
И что напишут на гербовой лист-бумаженьку,
И что назначат-то во службу государеву
И да мою милую скаченую жемчужинку.
И тут раздумалась бессчастным своим разумом:
"И мы не спустим тепло красное мое солнышко,
И мы со доброго хоромного строеньица,
И со прокладноей крестьянской этой жирушки.
И мы распро́даим любиму всю скотинушку,
И призаложим вси луга да сенокосные.
И я отдам свою любимую покрутушку,
И уж я славному купцу да все богатому,
И я возьму да золотой казны по надобью,
И мы повыкупим надёжную головушку
И от злодийной этой службы государевой".
И как по моему великому бессчастьицу,
И по́ злодийному велику бесталаньицу
И как купцов в доме теперь да не случилося,
И цветным платьицем надёженьки не выручить,
Золотой казной добра коня не выкупить.
Видно, сужено надёжной быть головушке,
И все во этой быть во службе государевой,
И порасстаться мне, печальноей победнушке,
И со удалоей бурлацкоей головушкой!