Русские народные сказки Сибири о богатырях

— Приедет отец мой. Он дерзкий. Он скажет: «Зачем ты открыл двенадцатый подвал? Ведь я же тебе наказ дал! Ты отпустил Черного ворона!» Он меня теперь кончит. Отец неродной, он меня ведь не пожалет.

Пошел к дяде и говорит:

— Дядя, знаешь то, несчастье у меня случилось.

— Что такое? — говорит дядя.

— А вот, когда отец полетел, твой брат, наказал мне: в одиннадцать подвалов ходи, а в двенадцатый не ходи. А я взял да открыл подвал, а там сидел Черный ворон на двенадцати цепях двадцать лет. И цепи лопнули, он вырвался и улетел. Теперь мой родитель приедет, он меня кончит. Пойдем куда-нибудь странствовать, чтоб мне живому остаться.

Дядя отвечат:

— Пойдем. Уж я тебе пожалею, спасу. Только бери с собой денег.

— Ладно, возьму сколько хошь. И золота, и серебра, и бриллианту возьму. Только пойдем куда-нибудь в друго государство. Мне надо теперь скрываться от отца, а то отец меня кончит.

Но собрались, взяли продуктов и пошли. Долго ли, коротко шли. Может, месяц, а может, и больше, остановились и нашли колодец, глубокую яму. Посмотрели: на дне вода. А больше воды достать негде. Дядя и говорит:

— Иван-царевич, вот вода есть, но как достать эту воду? А нам надо воды, сварить чаю. Знаешь, я тебя научу: ты иди и руби березняку. Мы сделаем из ней веревку и достанем воды. А так у нас с тобой веревки нет.

А спуститься надо было на десять-пятнадцать сажен. Ну, живо Иван-царевич побежал, парень молодой. Нарубил березняку тонкого. Дядя живо вершинку с вершинкой, комель с комелем связал, сделал веревку.

— Если, — говорит, — я спушшусь, тебе меля не выташшить, я человек старый, тяжелый. А я тебя надеюсь выташшить; ты ведь молодой, легкий. Ты спушшайся и почерпнешь воды.

— Ладно, дядя, я спушшусь.

Но вот, когда спустился Иван-царевич в колодец, почерпнул воды, тот взял веревку эту, выташшил и говорит:

— Но теперь оставайся здесь навечно. Я сейчас заберу все деньги и пойду опеть назать, на родину на свою, а ты теперь здесь оставайся.

— Ой, дядя, я погибну здесь голодной смертью!

Он говорит:

— Тогда принимай — таки условия: чтоб ты был Боба-королевич, а я Иван-царевич. Вот именами переменимся, тогда я тебе веревку спушшу, выташшу тебя.

— Ну, ладно, дядя, пушшай будет так: ты будешь Иван-царевич, а я Боба-королевич.

Таким путем, выташшил и дядя стал самозванец, чужо имя взял.

Вот идут и называют так друг дружку: дядя называет Ивана-царевича Боба-королевич, а тот называт дядю Иван-царевич. Вот шли долго ли, коротко, приходят в друго государство. Приходят в друго государство, но куда идти? Пойдем к царю доложим, что мы пришли из другого государства заступить к вам в государство, стать подданными вашими. Приходят, доложили. Запустили их, осмотрели, допустили до царя.

— Но, откэдова вы будете, молодцы?

— Мы из другого государства.

— Как будет ваша фамилия?

— А я буду Иван-царевич, — дядя отвечаат, — а это будет племянник мой, Боба-королевич.

Царь подумал:

— Люди вы особые какие-то, знамениты. Таких фамилий нет: Иван-царевич и Боба-королевич… так вот, будете у меня при дворце. Ты будешь, Иван-царевич, у меня при дворце, а ты, Боба-королевич, у меня будешь на конюшне. У меня там есть двенадцать жеребцов, ты будешь их охранять.

— Ладно, ваше императорское величество, согласен.

Но и заступили.

А у этого царя была дочь, лет восемнадцати.

Теперь Иван-царевич заступил на конюшню конюхом. Двенадцать жеребцов у него, ходит, охранят их. Кормит, поит. Чистота, порядок у него.

Однажды царская дочь зашла на конюшню, видит: чистота, порядок у него. Сам конюх парень молодой, видный.

И стала она к нему частенько ходить (она тоже в молодых годах).

А дядя стал ревновать. Ревность его взяла, что царская дочь с ним разговоров никаких не ведет, а частенько ходит на конюшню.

— В моего племянника влюбилась. Надо его извести как-то. (Зло поимел сразу.)

В одно прекрасное время и говорит:

— Ваше императорское величество, не разрешите казнить — разрешите речь говорить.

Царь говорит:

— В чем дело?

— А вот, — говорит, — Боба-королевич на конюшне не желаат за этими жеребцами ходить. Это, говорит, каки жеребцы! Это жеребцы — не жеребцы. А в нашем государстве у нашего царя есть двенадцать жеребцов медных, гривы серебряны. А это, говорит, каки ваши жеребцы!

Царя заело, призыват Бобу-королевича к себе.

— Вот, Боба-королевич, ты не желашь за этими жеребцами ходить, говоришь, каки это жеребцы. А в вашем государстве есть двенадцать жеребцов медных, гривы серебряны. Вот мой меч — голова твоя с плеч, должен ты украсть и предоставить их мне. Если не предоставишь, я тебя исказню!

Что делать? Царь приказал. Идти в свое государство — беда: там отец кончит. В этом государстве теперь жизни никакой нет.

Но берет продуктов, пошел, поднялся на гору и сидит задумался.

— Эх, — говорит, — я Черного ворона отпустил на волю, а сам попал под неволю. Из-за него пришлось идти мне странствовать в друго государство.

Вдруг неоткуда — пых! — Черный ворон.

— Что ты запечалился, Иван-царевич?