Русские сказки, богатырские, народные

– Должны надеяться, – продолжал Зелиан, – ибо я предчувствую, что злосчастия родителей моих вскоре найдут окончание. Впрочем, я ничего не узнал в раме Золотой Бабы к наставлению моему, кроме вышесказанного, и не имел времени наведаться о произошедшем в столице дулебской по случаю, о котором вы тотчас услышите. Этот случай отвел меня в другую сторону, разлучил с Алаваром и по которому я не имел уже способов видеть сестру мою, хотя бы она и по-прежнему оставалась царицею.

– Как? – подхватил Баламир. – Она царствовала там после вас?

– Я ее видел. Но, увы, после кратких моих с нею разговоров равномерное очарование, как и при вас, сокрыло ее от меня, и я не знаю…

– Я также, – сказал старик, – не ведаю, престанете ли вы мешать ему привести к концу повесть?

Это прервало разговор, и Зелиан продолжал:

– По получении ответов мы с Алаваром вышли из храма и возвращались в город. Я договорился с ним после получения ответов от оракула уехать в Уннигард и познакомиться с вами. Но оракул не сказал, что нам в тот же час определено было разлучиться. Уже начали показываться нам городские башни, как вдруг над нами набежала мрачная туча. Ужасная молния разверзла облака с жестоким громом, и огненный луч упал к ногам моим. Я был приведен тем в смертельный страх, однако ж мог рассмотреть, что луч сей, коснувшись земле, обратился в колесницу. Сильный вихрь подхватил меня и, бросив в колесницу, помчал меня в небеса. Едва я успел сказать: «Прости, друг мой» изумленному Алавару, как увидел себя в весьма дальнем от него расстоянии. С того времени не имею я нём известий, но полагаю, что он, повинуясь предсказанию, возвратился в Уннигард.

– Так, – сказал Баламир, – после расскажу я вам подробности его путешествия, когда к тому окажется удобный случай, хотя он и не открыл мне самых важных своих приключений.

– Вихрь, несущий меня, опустил колесницу в преогромный замок. Выйдя на устланную яшмою площадь, я лишился моего страха, который исчез, чтобы дать место удивлению. Богатство, всюду видимое, редкость художеств и вкуса поражали со всех сторон глаза мои, но вскоре должен был я обратить взгляд на предмет, повергший меня в превосходящее изумление. Я увидел идущую ко мне девицу невообразимой красоты.

– Поступок мой против вас, – сказала она мне, – должен показаться вам довольно странным. Я подвергла вас небольшому страху и изменила ваши намерения. Нельзя найти в этом никакого оправдания, кроме той жестокой страсти, которую вы внушили мне с первой минуты, когда я увидела вас в дулебском храме. Красота ваша меня пленила и сделала навек вашей невольницей: невзирая на то, что вы мною похищены и что находитесь в моем замке, всё, не исключая и меня, принадлежит здесь вам. Может быть, вы сочтёте меня наглою, что я открыла вам без стыда чувства души моей, но намерение мое, не полагающее других желаний, кроме истекающих от добродетели, конечно, заслужит оправдание пред столь чистым нравом, каков ваш. Но не мыслите найти во мне слабости и не льститесь торжествовать через данное вам любовью моею к вам право: вы не овладеете мною иначе, как только на законных обрядах супружества. Знайте, что я – Алцида, дочь могучего короля, притом знаю довольную часть волшебной науки, позволяющей всем обитающим в этом замке наслаждаться спокойствием, весельем и благоденствием. Я всё это вам открыла сразу, чтобы вы смогли сделать своё заключение. Вам остается только посоветовать с вашим сердцем… Однако я даю вам на это столько времени, сколько вам будет угодно.

Я не могу изъяснить вам, что произвели во мне её прелести, звук её голоса и манера говорить. Я еще не знал любви, но в несколько минут, взирая на нее, почувствовал, что она овладела всею моею природою. Сердце мое трепетало, язык не произносил ничего, кроме одних бессвязных звуков, однако я поцеловал несколько раз прекрасную руку Алцидыв, прежде чем нашел употребление слов. Тогда повергся я перед нею на колени и сказал ей:

– По смятению, произведенному во мне единым взором на ваши прелести, прекрасная Алцида, познайте какие чувства произвели вы в моем сердце. Это сердце, неподвластное ещё любви, теперь приемлет весь божественный жар её и познаёт судьбу свою. Оно покоряется вам… Вы позволяете мне советоваться с ним, но оно стремится к ногам вашим. Вы определите судьбу его.

Алцида подняла меня и заключила в свои объятия. Я клялся ей любить ее до гроба, а она клялась в том мне. После этого привела она меня в свои чертоги: великолепие их не привлекало моих взоров, они прикованы были к ее прелестям. Каждая вещь подавала нам предлог к новым разговорам, и каждый разговор касался нашей любви. Мы забыли весь свет, мы стали для самих себя всем на свете, мы целовались и повторяли наши клятвы.

– Возлюбленный Зелиан, – сказала она мне между прочим, – я не могу сомневаться в твоей верности, я предаюсь тебе без изъятия, но для совершения брака нашего счастливым и спокойствия нашего невозмущаемым предстоит оговорить ещё некоторые условия.