Русские суеверия

Подношения для переселяемого домового оставляли и на столе, и в подполье нового дома, и в печке, и на чердаке. На Новгородчине, приготовив в подполье нового дома хлеб и водку для домового, хозяин ночью, без шапки, в одной сорочке, звал его на новое место жительства: «Кланяюсь тебе, хозяин-батюшко, и прошу тебя пожаловать к нам в новые хоромы, там для тебя и местечко тепленькое, и угощеньице маленькое сделаны». Повторив это трижды с поклонами, хозяин уходил. (Если не пригласить домового, то он, оставшись на старом месте, будет плакать каждую ночь.) На Ярославщине угощение домовому (хлеб-соль и водку) припасали в подызбице либо на чердаке новой избы. Жители Вологодчины первый ломоть хлеба зарывали в землю на вышке, приговаривая: «Кормильчик, кормильчик, приходи в новый дом хлеба здесь кушать и молодых хозяев слушать».

Забайкальцы при переселении в новопостроенную избу «наливают рюмку водки и говорят: „Дедушка, соседушка, пойди с нами жить“». Рюмку несут в новый дом и ставят ее в печурку, туда же кладут предназначенную для домового лепешку. В Курской губернии водку и хлеб помещали в трубу и, взяв ковригу испеченного в новой избе хлеба, в полночь, обратившись к востоку, звали: «Хозяин, пожалуйте ко мне на новоселье!» Ковригу оставляли на припечке или на столе. Если наутро коврига оказывалась надкушенной – домовой пришел. Жители Енисейской губернии предназначали домовому три маленькие булочки – их пекли, не касаясь теста руками, и после молитвы в новом доме прятали в подполье, под печку.

«В новую избу закочевывали обязательно на полный месяц, когда он прибывает, то есть рассчитывали на то, что всего в доме будет полно, при этом старались задобрить домового». «Для него при закочевке готовили угощенье – стряпали булочку, на четыре части ее разрезали и клали во все четыре угла, приговаривая:

Это тебе, соседа,
Это тебе, беседа,
Это тебе, домовой.
Запусти меня домой
Не ночь ночевать,
А век вековать» (забайкал.)

〈Болонев, 1978

〉.

Перебираясь в новый дом, хозяйка берет горшок недоваренной каши и доваривает ее в новой избе; домового при этом нередко «перевозят» в лапте (арханг.). Уфимские крестьяне приглашают: «„Домовидушка, иди с нами жить! Садись, мы тебя довезем!“ – И везут по земле лапоть, воображая, что в нем сидит хозяин их дома» 〈Колесников, 1890〉.

«Домового в виде пепла и уголька в старину торжественно перевозили в лапте из старого жилища в новое» (моск.). «Перевозили» его и на помеле, хлебной лопате (нижегор.); совали под печь старую обутку, приговаривая: «Домовой-родовой, вот тебе сани, поедем с нами» (томск.) 〈Бардина, 1992〉.

Домового «переселяли» в кошеле с сеном. «Старуха Авдотья из Тендикова рассказывала, что когда сын ее отделился и увел скотину, то она однажды вышла во двор и видит, как беспокойно домовой шевелится в кошеле: „Взяла я его и снесла к Кирюшке: «Иди, мой батюшка, у меня теперя нет никого, ни коровушки, ни лошадушки»“» (моск.) 〈Соловьев, 1930〉.

«Спутники» домового при переселении, помимо упомянутых, – поленья дров, квашня, кошка. Семейные хозяева «приходят в старый дом и, раскланиваясь во все четыре угла избы, говорят: „Хозяйнушко-господин! Пойдем в новый дом, на богатый двор, на житье, на бытье, на богачество“. После этого относят в новую избу икону, квашню, а потом кошку, собственно для домового, приговаривая: „Вот тебе, хозяин, мохнатый зверь на богатый двор“» (арханг.).

Любопытно, что, по поверьям Орловщины, «сверчок не должен входить в дом раньше хозяина», иначе с ним не поладит домовой, сам выбирающий себе сверчка.

В Вологодской губернии домового зазывали: «И здесь оставайся, и туда пойдем!»

Домовой, позабытый на старом месте жительства, тосковал, иногда – умирал и мог извести скот, навлечь беды на семью: «Домовому тяжело быть вне своего дома. Он будет мучить себя и домочадцев» (моск.).

Домовой «так привыкает к своему дому, что при пожаре с большим горем расстается с ним». Во время сильного пожара хозяин горевшего дома «с ужасом вбежал в ту горницу, где кто-то жалобно кричал. Он увидел мужчину среднего роста в синем балахоне, красном кушаке, который бегал по полу и кричал: „Ой, погиб я теперь! Не найти мне лучше этого дома!“ Хозяин выбежал из дома, рассказал народу, и, конечно, все подтвердили, что это был домовой» (Новг., Белоз.).

Дворовые, оставшиеся после пожара без крова, так стонали и плакали, что для каждого из них построили временный шалашик, попросив: «Хозяин-дворовый, иди покель на спокой, не отбивайся от двора своего» (орл.).