Русские суеверия

«Дело раскрывается» лишь после того, как чудом выживает брошенный на Кицкой тоне в воду мальчик. Его подбирают и выхаживают монахи с тони Соловецкого монастыря. «Он ни имя свое, ни деревню никак спомнить не мог. Так безвестным у монахов и жил. А пришел в возраст – обет дал за свое чудесно спасенье в монастырь постригчись. И так его монахи к своей жизни склонили, что он ни об чем другом и не помышлял. А вот как нечаянно со старцем отправился (собирать на чудотворную икону, в том числе в своей бывшей деревне) да мать увидел – враз прочунел, все спомнил, все рассказал, как дело было. Хотели было начальству жаловаться – да купцы, видно, всем становым и урядникам уши позолотили. Не слышут ничо, да и баста. Хотели всем миром с убивцами своей рукой разделаться – монахи отговорили. „Господь, – говорят, – свою милость к младенцу показал, благоговейте перед чудом, а убийц ихняя совесть сама накажет. А вы не троньте: блаженни, мол, милостивии“» 〈Колпакова, 1935〉.

Кицка жонка «командувает рыбой» (деталь, несвойственная сюжетам о русалках). От русалок севернорусских и великорусских поверий Кицку жонку отличает рыбий хвост, характерный для фараонок (см. ФАРАОН). Очень редок (если не единичен) для рассказов о русалках и мотив требования человеческих жертв в обмен на рыбу. Текст подвергся литературной обработке; имеет, возможно, книжные параллели. В Кузомени и ее окрестностях все же бытовал, по-видимому, некий «цикл» повествований об оживотворяемой воде и ее «хозяйках». Здесь записаны былички о речных и озерных русалках, которые мстят нечаянно плюнувшему либо наступившему на их «свадебный стол» человеку; о требующей почитания реке.

«Вот Клавдия-то Ивановна-то была… Плавили раньше дрова бродко́м: плавишь вот и по реке идешь босиком всё. И вот она плавила, плавила дрова дак, и всё ли заругалась, что ли. И заболела. Заболела, все тело у нее тако стало в синяках, нищо один проходит – другой всё. И вот та же старушка (Анисья Кузьмовна) стала лечить, и приснилось-то: „Ее не излечить, потому что, – говорят, – когда она шла, у нас была свадьба и она наступила на эту свадьбу“. Старушка эта полежала-полежала – и умерла. 〈…〉 По Индёры-то бродили-то да везде. Ведь так скажешь, дак и идешь по Индёре-то (также – какая речка): „Речка-кормилица, прости меня, грешную!“»

КЛАД – «живой» клад.

Поверья и предания о кладах, запечатлевшие извечную мечту об удаче, о чудесном обретении достатка, бытовали повсеместно. Их «можно услышать в каждой деревне», сообщали в середине XIX в. из Вологодской губернии 〈Кичин, 15〉.

«Истоки поверий о кладах коренятся в древних народных верованиях, в представлениях о богатствах, скрытых в недрах земли, которые в свое время откроются; о духах, „хозяевах“ их, хранителях сокровищ; позже эти древние „хозяева“ подземных недр стали осмысляться как нечистая сила, приставленная к кладам дьяволом… 〈…〉 Происхождение кладов могло не объясняться, клады как бы исконно хранились в земле (древняя основа выступает в таких рассказах наиболее отчетливо). Иному… удавалось что-то взять из них, но, как правило, клады „не давались“, они откроются, когда наступит назначенный срок». В такой форме «выражалась мечта о времени, когда у всех всего будет вдоволь и бедняки разбогатеют, – кладов так много, что хватит на всех. К этому могли примешиваться и религиозные, эсхатологические мотивы – клады объявятся перед концом света: „Свет этот в известное только Богу время кончится, сгорит, клады тогда из земли все выйдут наверх, некому будет их брать – не рады будут деньгам“» 〈Соколова, 1970〉.

Вместилищем кладов считали курганы, остатки старых городищ; их появление связывали со временем завоеваний, смут, разбоев. Рассказы о разбойничьих поклажах образуют обширные циклы. Награбленные сокровища про́кляты, но разбойничий клад можно зарыть во искупление грехов («на бедных и гонимых»). «В селе Шатранах Буинского уезда Симбирской губернии, по преданию, лежит казны сорок пудовок (мер) золота, два сундука жемчугу и четыре рубля меди брата Стеньки Разина Ивана; тот, кому достанется клад, должен медные деньги раздать нищей братии» 〈Витевский, 1893〉.

Кладами, подземными сокровищами могут владеть подземные или лесные «хозяева», первопредки-первонасельники, легендарные разбойники-колдуны и злодеи-грешники (Хозяйка горы, змей-полоз, белая змея; Горный батюшка; чудь белоглазая, паны, Кудеяр, Степан Разин, Марина Мнишек). Хозяевами и распорядителями кладов (особенно зарытых знающимися с нечистью колдунами либо скрягами) становятся нечистые духи (черти, бесы). В Воронежской губернии рассказывали, что раскаявшийся разбойник «несметные сокровища свои сложил в барку и опустил на дно реки. Над лодкой насыпал меловой курган. Имуществом этим завладела нечистая сила. Перед пасхальной утреней можно видеть, как освещенный изнутри курган разверзается и черти стараются увлечь в его середину разными приманками кого-нибудь из православных».