Русские суеверия

Ветер происходит оттого, что Михаил-архангел дует в золотые трубы (дуют в трубы ангелы, поставленные по четырем сторонам света). Сходные образы запечатлелись в древнерусском и средневековом изобразительном искусстве. Ветры – мальчики, несомые ангелами (лицевые апокалипсисы XV–XVIII вв.). На картинах Страшного суда «ангел напущает на грешников бурю, то есть ветер с громом и молниею. Ветер изображен, согласно преданиям древнехристианского искусства, в виде мальчика, с сиянием вокруг головы, дующего в трубу. Этого символического мальчика держит на руках ангел» 〈Буслаев, 1862〉.

В народных рассказах и поверьях ветер, вихрь очеловечен: он – буйный молодец; вихревой атаман.

Дымком, дуновением, ветром могут быть душа и дыхание. Такое представление остается устойчивым на протяжении столетий. В апокрифической «Беседе трех святителей» повествуется о том, что у Адама «от земли тело, от моря кровь, от солнца очи, от камени кости, об облака мысли, от огня теплота, от ветра дыхание, а дух сам Господь вдохнул». Согласно легенде, записанной на Рязанщине, Бог сотворил «человека Адама» из девяти частей: «тело – от земли, кость – от камня, кровь – от огня, волосы – от дерева, дыхание – от ветра, зрение – от солнца, мысль – от облака, речь – от моря, душа – от Бога» (рязан.) 〈Влазнев, 1892〉.

Земля в воззрениях крестьян XIX–XX вв. покоится на океане (держится на воде): «По воде вместе с травами и растениями посеяна» (тульск., калуж.) 〈Ушаков, 1896〉.

«Свод небес» – котел (чаша) либо купол, накрывает землю. Всего небес – два, три, семь или множество. За видимым небом расположено второе небо, где «вся святость» (Новг., Череп.); небес – семь, на шести небесах живут «люди разной веры», а на седьмом – сам Бог и ангелы (тульск.) 〈Колчин, 1899〉. Соответственно, и «под землей еще есть земля, и на ней живут люди; землю нашу люди те считают небом» (арханг.) 〈Ефименко, 1877〉. Понятия о многоярусном мироздании почерпнуты из Книги Еноха, «еврейского апокрифа, оказавшего большое влияние на христианские представления» 〈Рязановский, 1915〉, но могли сложиться и независимо от книжных влияний.

Центр (пуп) плоской земли – Русалим (Иерусалим. – М. В.). Там всегда светло и тепло; чем ближе к краям земли – тем холоднее. В теплой стороне земли некогда размещался рай. На восточной стороне земли, ближе к нам, живут православные христиане, за ними – арабы, далее – карлики и одноногие люди. Западная сторона – холодная (такая же, как на севере), там находятся немцы, англичане, французы (арханг.) 〈Ефименко, 1877〉.

«Божья» – восточная сторона земли; «Сатанина» – северная либо западная. Блаженные острова счастливых людей (где живут и русские, и чукчи) помещаются, таким образом, в холодной, но «Божьей» части земли (возле устья реки Колымы – Шкловский, 1892).

Изобильные земли праведников, свободные от всяческого угнетения, народная фантазия нередко располагала на востоке, «на островах», «на море» либо «за морем» 〈Чистов, 1967〉. «Там живут русские люди, имеют православные церкви, и с этого берега моря слышно, как на той стороне звонят колокола» (население Томской губернии не единожды пыталось отыскать обетованную землю; путь к ней «вел через Китай») 〈Потанин, 1864〉. «Как выдумка! Из Индии на Китай надо ехать по знамениям. У Господа спрашивай, у Царя Небесного, – толкует о чудесной земле один из жителей Архангельской губернии. – Есть оно, да не всякому, слышь, дается… Есть оно, слышь ты, есть: сказывали мне верные люди» 〈Ляцкий, 1904〉.

В 1880-е годы «землей обетованной» прослыла Сибирь, куда, реализуя реформы П. А. Столыпина, переселяли крестьянские семьи. «Кто успеет добраться до Сибири, тот окажется там лишь в милостивой царской воле. Там царь уже строит новые села, для чего из других земель нагнали плотников. Царь все уже приготовил: „Только идите, дети мои, на землю мою от господ! Я лучше, – говорит, – растворю один амбар с деньгами, а уж господам не дам опять крестьян. У меня в Сибири земли много. Солдатчества не буду требовать до третьего поколения, а о податях и помину в Сибири нет“». Однако обетованная «царская земля» показалась некоторым переселенцам обманчиво «нерусской». По пути в Сибирь семидесятилетняя старуха (на родине она жила хорошо, даже содержала работников) «увидела как-то ночью месяц, который ей показался совсем другим месяцем, а не какой она видела на родине: будто он ниже ходит, чуть-чуть за землю не задевает, и тут же, не пройдя трех сажень, закатывается». Наутро она заявила: «„В Сибири и месяц другой, а не наш российский. Наш-то повыше ходит и закатывается в это время за барским двором. А этот как встал, так тут же ушел под землю. И как же мы тут жить будем?“ Недолго думая, она подоткнула сарафан и побрела обратно к Омску» 〈Короленко, 1990〉.