Русские суеверия

«Дети (многие), отправляясь на работу или в путь, просят у родителей благословения. Это обыкновение у некоторых простирается до того, что, не имея родителей в живых, обращаются с испрашиванием благословения даже к усопшим: „Благословите, праведные родители“, – говорят они, отправляясь на какое-либо дело или в путь» (нижегор.) 〈Макарий, 71〉.

Тех, чья смерть была насильственной или скоропостижной; произошла «от своих рук», погребают и поминают отдельно от прочих «родителей». Это преимущественно самоубийцы (удавленники, опойцы); убитые; погубленные матерями некрещеные дети, а также умершие колдуны, ведьмы.

Понятия народа о таких мертвецах сложны и неодноплановы: они погибли ранее назначенного им при рождении срока жизни; без покаяния, причастия; лишены необходимых погребальных обрядов или даже самого погребения, то есть неприкаянны; попадают во власть нечистой силы; становятся лесными или водяными духами. Иногда их объединяют под названием «заложные покойники» (не погребенные, не закопанные обычным способом, но «заложенные» – досками, камнями и пр.) 〈Зеленин, 1916〉.

Отдельные группы заложных значительно разнятся в восприятии народа: одни безусловно вредоносны (мертвые колдуны, ведьмы); другие вызывают сочувствие, стремление всемерно облегчить их участь (невинно убитые люди; погибшие до крещения дети).

Опасны умершие колдуны, ведьмы и прочие греховные мертвецы-вероотступники (именуемые на севере России еретиками, ерестунами, умранами). Они способны «вставать и ходить» после смерти, в том числе – «не своим духом». Согласно распространенным поверьям, колдуна «не отпускает» завладевшая им нечисть; облик вредоносного мертвеца принимает нечистый дух, черт. Греховного покойника «не принимает» или «не держит» земля (тамбов. и др.).

«Неумирающие и нетленные» мертвецы прожорливы и неутомимы: настойчиво возвращаясь в дом, они требуют у родственников еды (тульск., орл.); «портят» молодых на свадьбе (псков., саратов., самар.); пугают, губят, «заедают» людей. «Подозреваемых в ведовстве и еретичестве» хоронили с целым рядом предосторожностей, дабы помешать им «вставать и ходить», зачастую – не по принятому церковному обряду (см. ЕРЕТИК).

Самоубийцы (удавленники), опойцы, утопленники, самочинно либо случайно прервавшие свою жизнь и неотпетые, не погребенные наравне с «обычными» покойниками, также не находят успокоения. Они бродят возле места своей гибели (которое может совпадать с местом захоронения) (арханг., новг., петерб., орл., владимир., симбирск., екатеринб., саратов., вятск.); тревожат, пугают живых (пугает пребывающая в таких местах нечистая сила) (яросл., орл., вятск., саратов., костр.). Самоубийцы не дают живым покоя, снятся (смолен.). Утопленники и самоубийцы блуждают по ночам, требуя отпевания и похорон «по образу» (арханг. и др.).

В уральском повествовании казак едва не погибает в Баскачкиной ростоши, где обычно «зарывали опивиц». «Ехал он, этот казак, верхом из Гниловского форпоста… Ехал ночью. А в тот день, перед вечером, только что зарыли в Баскачкиной ростоши одну опоицу, женщину. На таких, должно быть, на радостях черти-то и раскутились, и представились казаку воинами, с ружьями, с копьями, верхами, на белых лошадях, в белых шапках, белых балахонах; выступили по сю сторону ростоши, перед местом, стали во фрунт и преградили казаку дорогу. Это было давно, годов сорок тому, когда еще киргизы пошаливали. Ну, казаку-то и невдомек, что это шишиги, – думал, что киргизы». Казак безуспешно сражается с чертями. «Бог знает чем бы кончилась эта история, есть когда б не наехала на казака почта с конвоем. Лишь только послышался колокольчик, черти и стали удаляться от казака все дальше и дальше, а напоследок, как почта стала подъезжать к месту побоища, все юркнули в Баскачкину ростошь – и исчезли. 〈…〉 Вот она какова, эта Баскачкина ростошь, – бедовая! А все оттого, что опивиц зарывали в ней; оттого самого и черти притон в ней имели» (урал.) 〈Железнов, 1910〉.

Опойц и после смерти мучит жажда (тамбов., поволж.); опойца – причина засухи, самоубийц хоронят в топких местах, иначе не будет дождя (хоронят в овраге возле речки – владимир.).

Такие мертвецы становятся стихийными духами и могут распоряжаться стихиями (см. ВИХРЬ). Они попадают «в присягу» к лешему, черту: на месте захоронения удавленников и опойц видны какие-то горящие свечи и «лукавые духи», «ездящие на них как на рабах своих» (тамбов.) 〈Зеленин, 1916〉. Черти ездят на опойцах (пенз., костр.); на опойцах и удавленниках (новг., орл., самар., тульск.). Ежели человек удавится или утопится, то на нем ездят по ночам «они» (то есть нечистые духи) (саратов.).