Русские травести в истории, культуре и повседневности

Ее лучшее произведение – пятитомник «Жизнь», изданный наполовину. Вышли три части: «Кафтанчик», «Лях» и «Отрыв», две другие остались в рукописях. Повести замечательные, живые, пульсирующие, написанные хорошим литературным языком. Есть стилистические огрехи, длинноты. Тексты местами слишком лирические – по-женски, местами слишком медицинские – по-мужски. Гедройц кое-где переборщила с мистикой и трагедией, с количеством покойников и призраков, бесцеремонно влезавших в окна и двери их тихого семейного быта. Но жизнь описана так объемно, приправлена такими вкусными деталями, что ее чувствуешь кончиками пальцев, слышишь хруст сибирского льда, вдыхаешь солнечные горько-сладкие запахи Швейцарии, щуришься от безжалостных ламп прозекторской. В этих сочинениях княжна предельно, пугающе откровенна. Она ощущала себя юношей, Вихром, Сергеем, влюблялась в женщин, с детства, с первых тактильных лет осознанной жизни. И, не стесняясь, об этом написала.

Обложка первого издания повести Сергея Гедройца «Кафтанчик». 1930 г.

Коллекция О. А. Хорошиловой

Обложка повести Сергея Гедройца «Отрыв». 1931 г.

Коллекция О. А. Хорошиловой

Галантные, вежливые дневники Михаила Кузмина давно уже стали цитатником инакочувствующих и объявлены чуть ли не лучшим сочинением на тему однополой любви. Но «Жизнь» Гедройц во сто крат интимнее и смелее. Это настоящая исповедь. Имена героев лишь слегка изменены, линии судеб лишь немного отходят от curriculum vitae. Все персонажи узнаваемы, и главный герой, Вера Ройц, Вихор, – верный снимок с автора.

⁂

«Кафтанчик», первая часть пятитомника, – о детстве, любимом брянском имении Слободище, где родители поселились сразу после свадьбы и в 1870 году родилась Вера. Сюжет, словно непоседливый ребенок, вертится вокруг усадьбы, домашних хлопот, сиюминутных дел, приятной будничной суеты. Игры в саду, шалости и полушутливые наказания, охота на воронов, поход за грибами, встречи с цыганами – и все это вместе с младшим братом Сергеем. Они были словно отражение друг друга, если один начинал, вторая подхватывала – фразу, шалость, мысль. Если Вера была атаманом, то Сергей – неловким разбойником. Вместе охотились на тигра (его играл пес Турок), лезли в джунгли, нещадно ломали отцовские табачные деревца. Или устраивали кавалерийские атаки на крапиву, командиром вновь была Вера, адъютантом – Сергей. Они говорили обо всем и даже о серьезном – книгах, любви, снах, поэзии. Однажды, гуляя по лесу, Вера прислушалась к деревьям, подхватила ритм их дыхания, различила в шелесте шепот накипавших рифм и записала в альбом Сергея стихотворение, свое первое, нестройное, юношеское: «Когда сердце тоскою забьется». Оно было опубликовано в 1910 году с посвящением брату.

Она чувствовала к нему какую-то особую близость, он был ее половинкой, близнецом. Мальчишеская внешность Веры их сходство усиливала. Однажды нянька поведала историю ее появления на свет: будто бы мать перед родами твердила, что хочет лишь девочку, а если будет мальчик, то и глядеть на него не станет. «И вот, – шепелявила нянька, – приносят тебя, а ты вся черная и кричишь басом. Барышня как взглянула, руками замахала, “мальчик”, говорит, “берите прочь”, так до вечера и не взглянула, потом уже Амалия Ивановна разобрала, что ты девочка». И Вера в ответ спросила: «А может, я мальчиком была, а девочкой меня сделали?» Ей нравилось в это верить. Отец, кажется, ее понимал. Иногда сажал на колени, смотрел пристально, ласково, гладил по голове и приговаривал: «Эх ты, Вихор, мой Вихор». Для домашних и близких друзей она была Вихор. Имя Вера казалось ей чужим, неуютным, слишком женственным.

Отец, быть может сам того не желая, раззадорил в ней мальчишество и придумал чудный костюмчик: плисовые шаровары, сапожки и короткий кафтан, белый, с блестками и фалдами. Похожие носили тогда и мальчики и девочки, но лишь до пяти – семи лет, а после привыкали к взрослой одежде, мужской и женской. Вере очень нравился ее бесполый наряд. Игры, уроки, прогулки, разъезды по гостям – только в нем. Няньки и мать пытались ее урезонить: пора уже одеваться по-девичьи, ей скоро семь лет. Ее прихорашивали, наряжали в пошлое кукольное платье и вели в гости, на вечера, в танцклассы. Она, стиснув зубы, стояла в углу, одна, нелюдимая, странная, и зло огрызалась на глупых кружевных милашек, подходивших с фарфоровыми пупсами и просивших показать им своих. «У меня – нет – кукол!» – рявкала Вера. Едва дожидалась конца мучительно длинных вечеров, а дома срывала платье и снова в кафтанчик. Он был ее другом, почти живым. Ему она посвятила первую повесть.