Русские травести в истории, культуре и повседневности

Третья ее повесть – третья глава жизни. «Отрыв» – прощание с Россией, отсталой, унылой, гибельной, переезд в благословенную Швейцарию, где женщинам были доступны даже традиционно мужские области – математика, химия, медицина. Это самая светлая, ароматная, полнозвучная часть пятитомника, написанная в жизнерадостном, бойком аллегро. В этом темпе Вера училась на медицинских курсах Лесгафта в Петербурге, шагала с революционерами на демонстрациях и опрометчиво вышла замуж, озадачив этим поступком своих близких и биографов. В темпе аллегро она перемахнула через границу – под чужой фамилией и с подложными документами.

Отрыв совершился в долю секунды, словно по щелчку ножниц в монтажной. Только что была Россия – и вот за окном мягкого вагона холмы уютной Европы. Она в Лозанне. Подала документы на медицинский факультет, хотя понимала, что паспорт поддельный и фамилия в нем выдумана. Неприятный юридический казус помогли разрешить русские друзья, осевшие в Швейцарии, народоволец Семен Жеманов и Александр Герцен, сын мятежного мыслителя. Они усыпили бдительность бюрократов рекомендациями, и Гедройц получила студенческий билет.

Она с жадностью набросилась на учебники, проявила титанический научный аппетит и пугающую всеядность. Княжну интересовало категорически все: физика (ее читал Дюфуа), биология в трактовке Бланку, ботаника под микроскопом пытливого профессора Вильчека, химия, психиатрия, физиология… Но особенно ее волновала анатомия. Преодолев страх и отвращение, Вера погрузилась в плоть этой науки. Она ловко препарировала трупы – и с одногруппниками на лекциях профессора Бюньона, и в одиночестве, в мертвой тишине, под неверным дрожащим светом газового фонаря. Свое будущее в медицине студентка определила на первом же занятии профессора Цезаря Ру: она станет хирургом, как он. И неважно, что в Европе таких женщин наперечет, что мужская ученая братия не верила в их силы, что кругом все твердили: «Хирургия не женское дело». Вера снова пошла против правил и вновь стала исключением.

Цезарь Ру – хирург, учитель Веры Гедройц

Ее исключительность не испугала звездного профессора. Наоборот, он любил таких – с характером, непохожих, острых, нахальных. Ведь хирургия – процесс творческий, здесь нужны знания, находчивость, быстрота, нетривиальные решения. Гедройц ему подходила. Его хитрые испытания она выдержала блестяще, и профессор назначил ее ассистентом к себе в хирургическую клинику. Новые коллеги встретили Веру кисло, жестоко издевались, в столовой по-мальчишески облили из сифона; она, впрочем, не растерялась и опрокинула на зачинщика шайку с водой. Потом ей объяснили, что это всего лишь традиция – сифонами и глупыми смешками посвящали в эскулапы.

В клинике к ней привыкли, смирились с мужской внешностью и женским полом, столь редким в хирургии. Дело пошло. Княжна работала с утра до ночи, валилась с ног от усталости, но чувствовала себя счастливой. У нее были любимая профессия и любимая женщина, Рики Гюди, которую она покорила столь же молниеносно, как и швейцарскую медицину. Они встретились на Госпитальной улице в Лозанне. Вера, только с поезда, искала комнату, и девушка предложила ей свою – в пансионате матери Mon Charmant. На следующий день Рики рассказала, что помолвлена с нелюбимым человеком, простофилей Пфейфером, и должна будущей весной выйти замуж. «Что ты сделала!» – воскликнула Гедройц. «Я была так одинока. Отчего тогда тебя не было возле!» – ответила Рики. «Плечи ее вздрагивают, – вспоминала Гедройц, – слезы падают на мою руку. Прижавшись друг к другу, глядим в слепую ночь, пока не засыпаем».

Все просто, тихо, понятно без слов. В другой сцене княжна метафорически описала их первый чувственный опыт поцелуя. Строки буквально пульсируют в такт ее влюбленного сердца: «Один, другой, десять… множество! – корзина полна вестниками весны. “Смотри!” – восклицает Рики. Темное небо вздрогнуло. Алая стрела пронеслась по небосклону и угасла, другая, третья – еще. Теперь сливаются вместе, разбегаются, исчезают и растут, образуя венец зацепившемуся за вершину солнечному диску. Стоим неподвижно, зачарованные. А солнце отцепилось и плывет выше и выше, озаряя пробуждающуюся землю. Смотрим на солнце – солнце нашего счастья. А под сухостоем – подснежники».

Вера и Рики стали неразделимы. Вместе хлопотали по дому, читали, шутили, гуляли в горах. Рики заботливо, по-супружески, оставляла подруге обед в духовке. Чувство к молодой швейцарке, кажется, было самым сильным и глубоким в жизни Гедройц. Вернувшись в Россию, она обратила пережитое в рифмы. «Весенняя ночь» 1909 года почти дословно повторяет тот первый весенний опыт поцелуя, описанный в «Отрыве»: