Русские травести в истории, культуре и повседневности

Второй сборник был лучше неуклюжего первого. Родился ритм, близкий современной поэзии. Исчезли избитые рифмы и конфетные эпитеты, но вместе с ними исчезла и детская искренность. В «Веге» больше поэта Сергея и меньше Веры с ее растерзанным сердцем и неловкими безответными влюбленностями. Она сумела укротить себя, заставив чувства слаженно петь по нотам сочиненных ею стройных романсов, баллад, колыбельных.

Мягче приняли «цеховики» и ее драму в стихах «Дон Жуан», опубликованную в 1916 году в «Альманахе муз». Гедройц предложила необычную интерпретацию известного сюжета. Разочарованный жизнью и пошлыми страстями, Дон Жуан решает застрелиться, но в последнюю минуту к нему влетает юнец в белом атласном костюме, легкий, звонкий, почти Меркурий, вестник богов. Ловелас внимательно глядит на юношу, за окном вдруг вспыхивают зарницы, это символ зародившегося чувства. Пистолет отложен. Герой любуется ангелоподобным гостем, бросая Лепорелло: «Ступай! Коль кто придет, скажи, я не один». Слуга смущен: «Видал я виды, а теперь не дело затеял мой прекрасный господин». Юноша вдохновенно протягивает руки к окну: «Зовет нас мир – любви услада! Жуан, идите!» Жуан готов.

В следующем акте он встречается с Донной Анной, одерживает победу в словесном поединке с разгневанным Командором, и каменный гость рассыпается в пыль. Вновь появляется атласный быстрый юноша. Жуан протягивает ему руку: «И, как божественный Икар, взметнув могучими крылами, взлететь с тобой в миры миров!» Донна Анна остается на многогрешной земле и оттуда благословляет этот необычный союз обольстителя и вечного юноши.

Вера Игнатьевна смешала литературные цитаты и образы с событиями из собственной жизни. Жуан, размышляющий над смыслом бытия с пистолетом в руках, похож на Гедройц, задумавшей самоубийство. Юркий атласный юнец напоминает прекрасного принца из сочинений Уайльда, которыми зачитывалась княжна. Финальные слова Дона о любви созвучны ключевой фразе «Крыльев» Михаила Кузмина: «И люди увидели, что всякая Красота, всякая любовь – от богов, и стали свободны и смелы, и у них выросли крылья». Эту повесть, вышедшую в 1906 году и наделавшую много шума, Вера Игнатьевна хорошо знала и, возможно, даже хранила в своей библиотеке. С Кузминым она виделась на заседаниях «Цеха поэтов», его инакочувствие было ей понятно и близко.

При других обстоятельствах княжна обратила бы литературный талант в мастерство. Но для этого требовалось время, тихие часы вдумчивой напряженной работы. Их почти не было. Гедройц отдавала себя медицине и службе в Царскосельском госпитале. И даже те свободные вечерне-ночные минуты, которые посвящала поэзии, исчезли с началом Великой войны. Тогда она почти не сочиняла: трудилась на передовой и в тылу, пыталась не попасть под вражеские пули и ядовитые стрелы придворных интриганов. Бесконечный поток раненых, операции, перевязки, обходы, отчеты, а еще сложная обязанность обучать сестринскому делу императрицу и дочерей.

«Дисциплину держала княжна Гедройц, – вспоминал раненый доброволец, ее пациент, – говорила резко, но была внимательна и сердечна. У нее была совершенно мужская наружность, в меховой шапке выглядит просто мужчиной».

Вера Гедройц (первая слева) в шубе и меховой шапке. 1914 г.

Библиотека Йельского университета

На фотографиях императорской семьи, хранящихся в Йельском университете, среди врачей, пациентов и августейших сестер милосердия легко найти Веру Гедройц. Она отличается и выгодным ростом, и необычной внешностью. У нее такие же, как в молодости, короткие волосы, хотя они едва видны под вязаным белым колпаком с красным крестом и фетровой полумужской шляпой. Зимой она ходила в огромной барской шубе на меху и «боярской» шапке, вид имела комичный, и царскоселы над ней украдкой потешались. Был у нее любимый наряд – сорочка с высоким пристежным воротничком, шелковый галстук с щегольской булавкой, «английский» (как сама его называла) пиджак с запахом направо. Друзья и биографы называли ее костюм мужским, но он таким не был. Вера Игнатьевна, совершенный андрогин, совмещала мужские вещи с женскими. Ни на одном снимке из романовских или советских времен она не позирует в брюках. Она всегда носила юбки.

Вера Гедройц проводит операцию. Первая слева – великая княжна Ольга Николаевна, правее – императрица Александра Федоровна. 1914 г.

Библиотека Йельского университета

Вера Гедройц в окружении раненых офицеров в Дворцовом лазарете № 3. 1914 г.

Библиотека Йельского университета