Русские травести в истории, культуре и повседневности

Столичная аристократия наряжалась в одежду другого пола не только по приказу императоров, но и по велению души. К примеру, шутник и балагур Дмитрий Кологривов часто выдавал себя за женщину: то выезжал на щегольской Невский проспект совершенной амазонкой, в платье с гусарскими застежками и в цилиндре с вуалью, то шаркал оборванной монашенкой по Александро-Невской лавре. Но его коронным номером было одеться бедной чухонской старушкой и мести улицу возле какого-нибудь знатного особняка. Когда мимо скользили расфранченные молодые люди, старуха гримасничала и зло ругалась по-фински, угрожая избить проходимцев метлой. Однажды ее поведение пришлось кому-то не по душе, вызвали пристава, и чухонку препроводили в полицейский участок, где Кологривову пришлось разоблачиться.

Большим другом этого шутника был Федор Голицын, камергер, действительный статский советник. Природная неповоротливость и княжеское происхождение не мешали ему талантливо изображать торговку с Охты, купчиху из Тулы, прекрасную незнакомку прямиком из Парижа. Вместе друзья разыграли однажды доверчивую княгиню Татьяну Потемкину, известную благотворительницу. Явившись к ней на аудиенцию в костюмах монашенок, они так заунывно пели о своей бедности, такие плаксивые дребезжащие ноты выводили старушечьими надтреснутыми голосками, так умоляли и кланялись, что дама прослезилась и, велев подождать в гостиной, ушла в опочивальню за деньгами. А когда вернулась, увидела, что переодевшиеся «монашки», Голицын и Кологривов, от радости жарят присядку.

В другой раз веселая парочка разыграла самого императора Николая Павловича. Пока тот придирчиво осматривал притихший от страха кавалерийский полк, на плац влетела пестрая полумаскарадная кавалькада во главе с молодым господином и пышной комичной дамой в зеленом платье-амазонке и шляпе с перьями. Нахальную свиту тут же остановили, заставили спешиться и предъявить документы. Кавалером оказался Кологривов, тучной дамой – князь Голицын. Император обругал шалунов на чем свет и тут же простил, потому что сам любил переодевания.

Светский Петербург знавал и другого Голицына-травести, князя Сергея Григорьевича по прозвищу Фирс. Атлет, музыкант, рифмоплет, остроумный рассказчик, он находил время и уместный повод показать разные грани своего богатого таланта. В столице, к примеру, завел обычай charade en action, «шарад в действии». Это были необычные передвижные маскарады, «последнее слово изящной новизны». Голицын заранее договаривался с каким-нибудь великосветским барином, любителем культурных развлечений, и в условленный вечер к нему в гостиную врывалась стая озорных масок в пестрых дорогих нарядах, со своими верными спутниками – музыкантами. В центре ставили кресло, усаживали в него «царя», или «султана», или «пашу» (эти роли играл хозяин дома) и перед ним разыгрывали представление: читали стихи, пели, исполняли балетные номера. Действо заканчивалось во вкусе русского романтизма – венгерско-польским танцем, за которым следовал живописный парный дивертисмент крестьян и крестьянок. Все роли в этих «шарадах» исполняли мужчины, неотличимые от барышень.

В представлениях участвовали и аристократы, и талантливая артистическая молодежь, среди которой был двадцатилетний Михаил Глинка, друг Фирса-Голицына. В феврале 1828 года в особняке Виктора Кочубея он выступил сразу в нескольких женских ролях. В первом отделении «шарады» исполнял партию Донны Анны из оперы Моцарта «Дон Жуан». Князь Николай Голицын запомнил его «в белом пудромантеле, в женском парике с распущенными волосами, при небольшом росте это представляло довольно забавную фигуру, но пел он голосом контральто очень хорошо». Во втором отделении, когда по традиции давали русские номера, Глинка выкатился на сцену бабой-крестьянкой. Невысокий, полный, в сарафане и кокошнике, он лихо плясал с самым щуплым и высоким участником «шарады» англичанином Тальботом.

У композитора-травести были достойные последователи. Петр Чайковский еще в юные годы удачно передразнивал балерин и в парке под аплодисменты приятелей порхал эдакой Тальони по импровизированной сцене, а в перерывах между дивертисментами объяснял, чем техника одной этуали отличалась от другой. Правда, неизвестно, в каких именно костюмах выступал тогда Петр Ильич.