Меньше везло тем, кто рождался в простых неученых семьях. Такие превращались в изгоев, мучились от невозможности открыться, быть тем, кем себя ощущали. Они самостоятельно меняли пол одеждой и пером в документах и жили так, пока не попадали в полицию или в «дурку».
Только во второй половине XIX века русские врачи начали изучать трансвестизм – сначала по книгам европейских коллег, позже по собранным анамнезам и судебным случаям. Они признали трансвестизм психическим заболеванием. Как ни странно, тогда это был прогрессивный шаг, ведь до вмешательства врачей такими людьми занималась только полиция.
В отличие от европейских законов, в русском Уголовном кодексе не было отдельной статьи о трансвестизме. Этот феномен еще плохо знали юристы – да и что такое сотня случаев в масштабах огромной империи? Переодевание в одежду противоположного пола полиция могла счесть «нарушением общественного спокойствия и порядка», указанным в третьей главе «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных». Если же в травестии усматривали злонамеренный умысел (с целью кражи, бродяжничества или даже государственного преступления), пойманному грозило серьезное наказание, вплоть до ссылки в Сибирь. Впрочем, таких дел в архивах я не обнаружила. Пойманного обыкновенно допрашивали и, не найдя «тайного умысла и злонамерения», отпускали с миром и строгим выговором.
Когда свое слово сказали врачи, пойманных трансвеститов полиция стала с легким сердцем отправлять в их заботливые руки. Вместо допросов в затхлой камере небинарные люди терпели нахальное ощупывание в стерильных медкабинетах. И сложно сказать, что было унизительнее.
Правда, лишь благодаря протоколам дознания, автобиографиям пациентов и трогательным исповедям, анамнезам и медицинским наблюдениям, а также дивным сюрреалистическим советским доносам в лучших традициях Хармса и Зощенко сейчас можно восстановить – хотя бы в общих чертах, в случайных объемных деталях – жизнь русских травести поневоле и разноликую, многообразную культуру инакочувствующих.
Глава 8. Крымские травести
Европейские путешественники, приезжавшие в диковатый и диковинный Крым в начале XIX века, любовались его природой, своенравной, хтонической, никем не укрощенной. Здесь все было особенное – деревья, воздух, звуки, запахи. И скалы – исполинские, глыбистые, сумрачные. Они являли собой, по словам одного француза, «картину поистине хаотическую». Голые, в серо-палевом каменном крошеве, с изумрудными старушечьими бородавками древнего мха. И вдруг – брызги прорвавшейся зелени, плющ, лавр, орех, гранат, пышная пена цветущего миндаля, нежнейшие розы, дрожащие от ветра и юности. Грубость и трепет, пустыня и райские кущи. Хаос натуры. Аритмия жизни.
Княгиня Анна Сергеевна Голицына была очень похожа на эти скалы: противоречивая, двуликая, малопонятная. Человек своей эпохи и одновременно будущего. Она соблюдала этикет, но презирала условности, взбивала смешные старушечьи букли и носила почти мужские костюмы, став первой русской дамой-травести эпохи ампира. Она не признавала брачных уз и талантливо скрывала биение сердечных чувств, не совпадавших с мерной каденцией ее века, века благонравия и светских приличий.
Она придумала себе прозвище, необычное, каменно-горное, – La vieille du rocher, Старуха скалы. И европейские путешественники, впечатленные этим именем и рассказами о своенравной властительнице каменных истуканов, изображали ее в записках подлинной царицей амазонок. Она, мол, не терпела пререканий, нещадно била нагайкой смиренных крестьян и породистых жеребцов, превосходно держалась в седле и любила быструю езду. Сильная, яростная, великолепная, Старуха носилась по горным кручам в демоническом черном сюртуке, брюках и баснословной меховой шапке.
Старожилы-татары говорили, что она была ведьмой и умела летать. И легковерные европейцы, слушая шепелявых седых сказителей, представляли, как она возносилась над титаном Ай-Петри, парила над дьявольской чешуйчатой Яйлой, вертелась в лепетавших складках черного сюртука и в предсмертных лучах поверженного ею солнца исполняла ликующий танец с невидимым и ласковым партнером, шайтаном.
Ее настоящая жизнь не была татарской сказкой. В записках путешественников много неправды. Сохранились мемуары современников и людей, близко ее знавших, а также письма самой княгини, рассыпанные по российским и зарубежным архивам. Они кое-что сообщают о настоящей жизни Старухи, в которой были и нагайки, и сюртуки, и подчиненная ее каменной воле природа. Были искренняя вера и Евангелие на прикроватном столике. И кое-что от шайтана.
Борис Александрович Тураев , Борис Георгиевич Деревенский , Елена Качур , Мария Павловна Згурская , Энтони Холмс
Культурология / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Детская познавательная и развивающая литература / Словари, справочники / Образование и наука / Словари и Энциклопедии