Русские цари

Наконец, из держав, участвовавших в разделе, преимущественно Россия теряла авторитет из-за военного подавления ноябрьской революции в Польше, которое дало руссофобным тенденциям в Западной Европе новый импульс. Но внешнеполитическая изоляция царской империи усилилась прежде всего в «восточном вопросе». Уже Адрианопольский мир после русско-турецкой войны 1828–1829 гг. открыл ей благоприятные перспективы на на Босфоре и в Дунайских княжествах. Хотя русский флот в 1833 г. во время турецко-египетского конфликта вынужден был уйти из морских проливов из-за угрозы столкновения с англо-французскими соединениями, но в Ункяр-Искелесийском договоре 8 июля 1833 г. удалось заключить оборонительный союз с Турцией, который укрепил положение России на Балканах. Подозрение, что Николай намеревался сделаться стражем целостности Османской империи и обеспечить себе исключительный доступ к морским проливам, вызвало активизацию не только Англии и Франции. Усилились трения с Австрией, особенно из-за действий России в Дунайских княжествах. Уже поэтому спаянность подтвержденной 18 сентября (по н. с.) в Мюнхенгретце или 15 октября (н. с.) 1833 г. в Берлине триады монархистских «восточных держав» была непрочной и за нее нужно было заплатить обещанием России в будущем договориться на Балканах с Австрией. Пруссия из-за отсутствия там собственных интересов не была склонна к втягиванию в конфликты, чем укрепляла тыл России. В этом отношении обновленный альянс трех дворов не стал гармоничным «законным браком», которым его считали, если верить письму австрийского посла в Петербурге Меттерниху от 2 января 1835 г. Поэтому не было и повода верить в то, что он строится на взаимном согласии и в отличие от «любовной связи двоих развратников» — имелись в виду морские державы Англия и Франция — обещает не коррупцию и хаос, а порядок и счастье. Высоко ценимого Николаем принципа законности, внешнеполитического эквивалента самодержавия внутри государства, самое позднее со времени Лондонской конвенции 1827 г. по греческому вопросу было уже недостаточно для объяснения политики диктата на Балканах. Николаевской России трудно было прийти к упорядоченным отношениям с Францией, которая постоянно заново подтверждала свою славу родины революции. Годовой отчет тайной полиции за 1830 г. сообщал, что «почти каждому образованному человеку» было известно, «что Францией в последнее время руководили мистики и иезуиты». Английская королева Виктория, в свою очередь, не принимала никаких мер для того, чтобы серьезно отвечать на попытки России наладить более тесные контакты. В действительности австрийский дипломат граф Антон Прокеш фон Остен был, по-видимому, прав, когда писал, что восточный вопрос давно стал проблемой «между Россией и остальной Европой».

Так как Россия хотела продолжать укреплять свое господствующее положение в Центральной и Восточной Европе, а Николай при этом приобрел репутацию «жандарма Европы», который держал свой собственный дом в узде и как никто другой подходил на роль передового бойца с революцией, то страх перед могущественной военной державой на Востоке распространялся уже с 1848 г. Благодаря внешнеполитическим обязательствам русская армия выросла до миллионного постоянного войска, содержание которого истощало финансовые возможности, несмотря на огромные природные ресурсы. Роковым образом сказывалось то, что внешней картине уделяли больше внимания, чем модернизации военной техники. По меньшей мере применительно к морским проливам русский перевес по Ункяр-Искелесийскому договору от 13 июля (по н. с.) 1841 г. в договоре о Дарданеллах, подписанном в Лондоне, сменился интернационализацией (Россия, Австрия, Великобритания, Франция, Пруссия, Османская империя).

Поскольку русский император чувствовал себя призванным совершить в европейском масштабе то, что он совершил в России, то 26 апреля 1849 г. он уступил просьбе молодого австрийского императора Франца Иосифа и осуществил военное вмешательство в венгерское восстание, что стало последней антиреволюционной демонстрацией силы. Если бы Николай при этом ближе принимал к сердцу спокойствие своего государства, нежели габсбургской империи, на помощь которой он так самоотверженно поспешил, то он мог бы рассчитывать на большую благодарность. Однако, как показывает пример Франца Иосифа, обстоятельства в борьбе за выгодное решение восточного вопроса тем временем очень быстро менялись. Бывший друг, Россия, сделался для него «естественным врагом», о чем он сообщал в октябре 1854 г. в письме к своей матери. Он думал, что теперь сможет самостоятельно справиться с революцией. В конце своей жизни Николаю пришлось принять к сведению окончательный крах «Священного союза».