Русские в Берлине. Сражения за столицу Третьего рейха и оккупация. 1945

Тем временем новый комендант, генерал Вейдлинг, ознакомился со своей задачей и общей картиной местности и в 10:00 вечера отправился с докладом в бункер фюрера.

«Я прибыл с докладом в Рейхсканцелярию в 22:00. В относительно небольшое помещение набилось много народу. Напротив фюрера, на скамейке у стены, сидел доктор Геббельс. Справа от фюрера и позади него стояли генералы Кребс и Бургдорф, рейхслейтер Борман, министр иностранных дел Науман, уполномоченный руководителя берлинского округа Шах, посол Хевель, адъютанты фюрера: майор Иоганн Мейер (по ошибке Вейдлинг называет его просто Мейером) и штурмбаннфюрер Гюнше; полковник фон Белов из люфтваффе, а также контр-адмирал Фосс из ВМС. Еще в совещании с Гитлером принимали участие: руководитель гитлерюгенда Аксман и комендант боевой группы СС, ответственной за оборону правительственного квартала, бригаденфюрер СС Монке.

Все присутствующие с напряженным вниманием слушали мой доклад. Я начал с изложения того, что нам было известно о передвижениях противника за последние несколько дней. С этой целью я подготовил большой план-схему, показывающий направления прорывов неприятеля. Я сравнил количество атакующих нас дивизий с количеством, состоянием и экипировкой наших. Схема ясно показывала, что кольцо вокруг Берлина скоро замкнется. (Если этого уже не произошло.) Затем я перешел к нашей собственной диспозиции. И объяснил, что, несмотря на успешные попытки сдерживать противника, наша линия фронта медленно, но неуклонно смещается к центру города» (Вейдлинг, цитата из работы).

В тот же самый день и примерно в то же время, когда полковник Волерман лежал в грязи на Йоркштрассе, советский писатель и военный корреспондент Гус бродил по Восточному Берлину. Вот что он там обнаружил:

«Бомбоубежище находилось во дворе, под бетонной плитой. Внутри горели керосиновые лампы. Уже какое-то время здесь не было электричества. Вдоль стен стояли двухъярусные кровати. А также столы, скамейки, стулья, чемоданы, сундуки. Лежали старики и больные. Душно и грязно. Так берлинцы жили месяцами. Они возвращаются к себе домой на краткий промежуток времени между воздушными налетами, которые происходят и утром, и днем, и вечером.

Мужчины и женщины спрашивают о новостях. Радио перестало работать, газет нет. На всех лицах можно прочитать безмерное смирение и тупую апатию. Каждое их слово и каждый вздох выражали одно лишь желание – чтобы этот бесконечный ужас как можно скорей закончился.

Начальник нашего политотдела обосновался в квартире на первом этаже (на Варшауэрштрассе). Во дворе толпились женщины и дети. Как только бои прекратились, люди выползли из своих щелей и начали жить заново…

Прибыл сержант. Форма в пыли, лицо в копоти. Начальник политотдела пожал ему руку и сказал: «По-быстрому умойтесь и приведите себя немного в порядок. Вас будут фотографировать…» Сержанта Прямова приняли в партию, и ему вот-вот должны были вручить партийный билет. Фотограф поставил сержанта у стены, критически посмотрел на него и заявил: «Тут слишком темно. Нужно, чтобы задний план был посветлее». Он позвал двух немцев и жестами объяснил, что ему нужно. Те поспешно вышли и вскоре вернулись с простыней. Фотограф поставил их позади сержанта и показал, как нужно держать туго натянутую простыню. Потом сделал снимок. Вскоре после этого сержант вернулся на передовую…» (Перевод с фотокопии оригинальной рукописи Гуса.)

26 апреля 1945 года

«День на башне противовоздушной обороны и в целом на западном направлении выдался довольно спокойным. Я по-прежнему находился на связи с большинством секторов и, конечно, с комендантом в его штаб-квартире… Однако наша собственная телефонная линия оказалась повреждена, и нам приходилось полагаться на городскую телефонную сеть. Еще у нас имелись замечательные цветные карты, показывающие различные сектора, дальность досягаемости артиллерийского огня, наиболее критические участки и т. д. Разумеется, эти карты потеряли всяческий смысл, как только и городская сеть также вышла из строя. Помимо всего прочего, наша артиллерия была фактически не мобильной…

Самым худшим и недальновидным моментом, практически граничащим с саботажем, оказалась организация доставки боеприпасов. Когда я производил первую инспекцию, то спросил, где можно получить боеприпасы. На что получил ошеломляющий ответ, что огромные запасы боеприпасов были складированы в двух местах, на товарной станции Николасзе и рядом с озером Тойфельсзе, в Груневальде. И в обоих местах они несколько часов назад попали в руки русских…» (Волерман, цитата из работы.)