Русский Афонский отечник ХІХ-ХХ веков

Келлия требовала много средств для реставрации и расширения, и «отцу Петру пришлось обращаться за помощью в Россию и писать множество просительных писем, [и, несмотря на множество трудностей] обитель он все-таки воздвиг. Келлия имела два храма: верхний в честь святителя Николая и нижний во имя Покрова Божией Матери. Но обитель все время увеличивалась, и перед самой войной настоятель имел намерение заложить новый соборный храм в память восшествия на престол родоначальника Дома Романовых царя Михаила [но начавшаяся Первая мiровая война помешала осуществлению этого плана]. Сегодня Белозерка – самая известная келлия на Афоне. Собственно, это даже не келлия, а маленький монастырек, в котором, несмотря на недавнюю греческую реставрацию, отчетливо прослеживается русский стиль. Келлия эта славится своими иконописцами. Да и раньше славилась, о чем свидетельствуют старые русские иконы, среди которых выделяется икона Божией Матери – Игуменьи Афонской Горы. Описание келлии сообщает, что в ней была частица Честного Креста и разные частицы мощей святых. Когда там подвизался отец Петр, в этой келлии было братство из 50 человек». [559]

О внутреннем устройстве и о порядках, установленных отцом Петром в обители, можно хорошо судить по нижеследующим дневниковым записям иеродиакона Иоанникия (Погребеннова): [560] «8 августа (1907 года) к нам на Афон из России приехал наш настоятель иеросхимонах Петр, которого вся братия встретила с великой радостью. Еще накануне приезда настоятеля все готовились к его встрече: церковь убрали так, как ко дню Святой Пасхи; от церкви и до самой порты дорогу выстлали лавровыми ветвями; а при появлении настоятеля у порты звонили во все колокола и стреляли из ружья; а по приходе настоятеля в церковь отслужили Господу благодарственный молебен за благополучное путешествие настоятеля. По окончании благодарственного молебна все приняли от настоятеля благословение и поздравили его с приездом». [561]

О старце можно судить по его ученикам, как о дереве по его плодам, поэтому приведем отрывок из письма отца Ипатия (Фредерикса), в 1944 году посетившего келлию Белозерка и исповедовавшегося у любимого ученика отца Петра иеромонаха Дамиана: «Спрашиваю, могу ли я увидеть иеромонаха Дамиана. Вышедший из дверей вторым старец смиренно посмотрел на меня, поклонился в пояс и, почти дотрагиваясь до пола, проговорил:

– Я грешный Дамиан... Что, молитву прочитать тебе надо?

– Да, батюшка, – отвечаю я. – И исповедоваться хотелось бы мне.

– Что ж, хорошо, хорошо, – поспешно заговорил старец, опять кланяясь. – Пойдем с Божьего благословения ко мне в келейку.

Второй старец за это время куда-то исчез. Открыв одну из боковых дверей, отец Дамиан вывел меня в недлинный светлый коридор и, приоткрыв единственную дверь налево, в глубине его суетливо и благоговейно проговорил:

– Пожалуйте, пожалуйте, входите, вот обиталище мое.

Келья его в два окна невелика и убога. В двух углах около окон аналои и множество икон, среди которых немало старинных. Между окнами убогий обеденный столик, а у одной из боковых стен совсем бедная иноческая кровать, а чем она покрыта – один Бог знает. Все с той же богобоязненной суетой подвигает мне старец Дамиан старенький стул:

– Твое святое имя?

– Дмитрий, – отвечаю я.

– Садись, садись, брат Дмитрий, – смиренно говорит старец.

Это был когда-то худощавый инок, темный шатен и, видно, хорошего роста. Теперь борода его с сильной проседью, лицо худощавое, большое, впалые глаза, проницательный взгляд, и все же никак нельзя дать ему его семидесяти лет.

– Ну, помолимся теперь, брат Димитрий! – снова говорит мне инок, кладя на аналое крест и Евангелие и надевая епитрахиль. Долго слушаю я не всегда знакомые слова молитвы... Наконец, отец Дамиан на секунду отрывается и передает мне печатный лист с надписью: „Короткая исповедь перед духовником“. Покрывает мою голову епитрахилью и опять долго и проникновенно молится, ясно выговаривая каждое слово. Потом пристально смотрит мне в глаза и говорит, указывая на лист:

– Читай это громко, брат Дмитрий!

Я читаю... Опять пристальный взгляд мне в глаза, и правой рукой престарелый инок сжимает мой лоб:

– Ну а особые грехи какие у тебя есть, брат Димитрий?

Я отвечаю:

– Много лет на исповеди не пришлось мне бывать. – Глаза старого исповедника широко раскрываются, рука, сжимавшая мой лоб, поднимается к его лбу, и он медленно и проникновенно крестится:

– Что ты, брат Димитрий? И как же это так? И почему же?

Я стараюсь объяснить свои переживания, и здесь должен невольно коснуться своего второго еще большего греха. Опять рука отца Дамиана, коснувшаяся снова моего лба, поднимается, творя крестное знамение.

– Велик твой грех, брат Дмитрий, – говорит старец, – но не отчаивайся, все мы люди, все мы грешны, один Бог безгрешен; а вот святой (и он назвал имя) тоже был тем же грешным, а творящий милостыню Бог не только простил его, но причислил его к сподвижникам Своим... Веруй, брат Дмитрий, в Него, и Он все тебе простит... Самое важное, что ты открыл Ему душу свою.