Надо отметить, что похожий подвиг несли многие другие русские монахи на Афоне, их называли сиромахами. Скажем несколько слов о некоторых из них. Схииеромонах Мефодий, [565]
бывший насельник Соловецкого монастыря, жил на Григорьевской* келлии и часто скрывался от людей под огромным камнем в пещере. Схимонах Севастиан, который жил около Ватопедского монастыря, у моря в пещере и, как сообщает отец Селевкий (Трофимов): «...жил как птица, в совершенном нестяжании. В келье ничего не имел. Пропитание получал от рукоделия и всегда пребывал весел и радостен. О земном никакого не имел попечения, но весь был погружен во Едином Боге». [566] Схимонах Феоклит жил в искусно высеченной пещере высоко в прибрежной скале, состоящей из двух отделений, где его однажды пытался навестить Великий Князь Алексей Александрович при посещении им Святой Горы в июне 1867 года. Проезжая Афон берегом, он изволил обратить внимание на пещеру и пожелал осмотреть ее, но, к сожалению, на этот раз обитателя ее не было дома – он ушел за сухарями в Руссик, и вход в пещеру был замкнут. [567] Схимонах Гавриил, [568] который имел собственноручно под камнем выстроенную каливу выше ближней Георгиевской келлии и жил там один более 35 лет. Так же подвизался монах Трофим, [569] о котором отец Владимир (Колесников) пишет следующее: «Жил почти на открытом воздухе в лесу, на крошечной ливадке: на кустах положена плита, которая служит аналоем, а около нее он, сидя, спит. Стоит кувшин с водой. Тут же в сухом потоке к одной стороне приложена маленькая стенка, кое-чем накрыта, с отверстием, в которое только едва можно пролезть и сидеть в этой конуре, а встать нельзя и едва можно повернуться, приклеены образа, картинки, плита вместо столика, на которой лежит славянская Библия и сиденье тоже плита. Конурку эту нельзя приметить, если и рядом пройдешь. В ней он читает книги и молится, и иногда пишет свои духовные мысли тут же, на открытом воздухе, где тоже плита вместо стола. Говорит очень хорошо, и, как видно, молитва постоянная, отчего имеет благодатное просвещение». [570]А о другом схимонахе, Гаврииле, [571]
тот же отец Владимир сообщает нам следующее: «Вел жизнь странническую, не имел приюта, а жил кое-где в лесу, в пещерах и так, кажется, лет 50 провел на Афоне от Севастопольской войны. Голова всегда острижена наголо, пребывал большей частью на нашей земле под открытым небом, кушал где придется. Часто приходилось встречать его в лесу, нрава тихого, говорил мало, но кротко и обстоятельно. Одежду имел самую убогую и почти всегда был без шапки». [572]Отец Владимир сообщает нам также о схимонахе Зосиме, который «вел скитальческую жизнь около Старого Руссика в лесу, босой и в легкой одежде зимой в самое холодное время, кушал у порты*, не говорил ни с кем ни слова. В последние годы ходил в наклонном положении, так что рукой до земли можно достать». [573]
Схимонах Вениамин [574]
устроил себе каливу на высокой скале (столпе), что на дороге к Старому Руссику, и жил там почти 15 лет. А схимонах Аввакир [575] жил в дупле дуба, в им самим выстроенной в нем крошечной каливке.Сравнивая вышеперечисленные жития с отшельнической жизнью отца Илии, в глаза бросается по крайней мере следующее: во-первых, он, в отличие от других, с несравнимо более высокой ступени социальной лестницы опустил самого себя как бы вниз. Не имея почти ничего, сравнительно легко можно вступить на путь нестяжания, но невероятно трудно добровольно отказаться от славы и богатства. Во-вторых, все старались создать себе хоть какие-нибудь условия для жизни, а отец Илия сознательно уподобился зверю: если других можно было хоть где-нибудь посетить, то его можно было встретить только случайно в лесу.
Отец Флегонт (Лебедев), изумленный невероятным подвигом отца Илии, в день его кончины скупо, но выразительно отметил в своем дневнике: «Великий подвижник, 30 лет прожил под камнем». [576]
Сумасшедший не может молчать 30 лет, безумный не встанет на колени в ожидании одиночества и даже не может заставить себя мерзнуть, когда есть удобный случай бесплатно согреться, нет! Только разумный человек может совершить такие подвиги. Вопрос только в цели этих действий. И кто понимает величие цели, тот не может не склонить головы пред этим воистину великим подвижником. Есть подвиг инстинктивный, есть подвиг чувственный, и, как бы ни были они велики, они не могут сравниться с подвигом разумным, осмысленным. Да, бросаться на амбразуру ради спасения друзей, если даже человек в состоянии аффекта, безусловно, великий поступок, но несравненно выше подвиг ради любви к Богу и людям тридцать лет мерзнуть под камнем и не соблазниться «теплотой» мiра. Если первый поступок еще возможно сотворить человеку, то второго не может сделать ни одно человеческое существо, если в нем явно не присутствует Сам Творец.