Русский авангард. И не только

Связи привели Шагала в 1909 году к Льву Баксту. Как и Пэна, Шагал называл его своим учителем. После их встречи Шагал поступает в Художественную школу Елизаветы Званцевой, где кроме Бакста преподавал Мстислав Добужинский. «Бакст повернул мою судьбу в другую сторону. Я вечно буду помнить этого человека».

В школе Бакст преподавал живопись, Добужинский – рисунок. Бакст основывал свой метод на свободном обучении, заставлял учеников упражнять «не столько руку, сколько восприимчивость». В школе изучали искусство самого разного времени – от греческой архаики и древнерусской фрески до новейшей французской живописи. Школа уже пользовалась авторитетом среди поклонников нового искусства. Валентин Серов назвал Бакста «гениальным профессором».

Школа находилась на Таврической улице; в том же доме на последнем этаже располагалась знаменитая «Башня» Вячеслава Иванова, поэта-символиста и философа. Там собирались видные деятели символизма – поэты, писатели, художники. Там бывала и Званцева. Она же привела в «Башню» Добужинского, который позднее вспоминал: «<…> школа не могла стоять в стороне от того, что творилось “над ней”. Некоторые ученики, по примеру Бакста и моему, бывали тоже посетителями гостеприимной Башни». Не исключено, что Шагал приходил на собрания в «Башне».

Весной 1910 года состоялась «Выставка учениц и учеников Л.С. Бакста и М.В. Добужинского (Школа Званцевой)». Естественно, Шагал, как и подавляющая часть учеников школы, принимает участие в выставке. Учеников постигает ужасное разочарование – любимый учитель Лев Бакст не приходит на открытие. Накануне он уехал в Париж. Огорченный и раздосадованный, Шагал принимает решение покинуть Петербург и не возвращаться туда. Он уезжает в Витебск и там много работает – рисует, пишет картины.

Шагал мучительно ждет от своего учителя письменных наставлений, но Бакст молчит. Наконец Шагал получает письмо от Бакста, в котором тот, в частности, пишет: «В Ваших работах мне более всего нравится именно та провинция, которая вокруг Вас».

Их встреча состоялась, вероятно, в начале 1911 года. Есть несколько версий этого события. По одной, самой вероятной, описанной самим Шагалом, Бакст предложил молодому художнику ехать с ним в Париж в качестве помощника в написании декораций и дал ему сто франков для обучения этому ремеслу.

В мае 1911 года Шагал оказывается в Париже и поселяется в «Улье». Однажды там его навещает Бакст и произносит: «Теперь ваши краски поют».

Об этом времени Шагал вспоминал: «Я попал в сферу современных европейских художников. Я в Лувре, стоя перед Мане, Курбе и Делакруа, понял, что такое русское искусство и запад. Меня пленили мера и вкус французской живописи».

Результаты первой парижской поездки Шагала были ошеломительны! Во-первых, он «поварился» в «интернациональном котле» знаменитого «Улья», где работали не только французы и немцы, но и художники из Восточной Европы (среди них было много евреев) и где сложилась так называемая Парижская школа. Во-вторых, прекрасно усвоил уроки французского кубизма. Почувствовал и в какой-то степени предвосхитил идеи зарождающегося сюрреализма. Он «перекинул мосты» от реалистической живописи Пэна, с его еврейской тематикой, к современному искусству и к Парижу – в то время горнилу идей авангардного искусства. Причем не примкнул ни к одному авангардному направлению, создал свой собственный стиль, в котором соединились все его художественные познания, и сумел остаться самим собой – жителем маленького Витебска, чем и прославил свой город на весь мир. Пример феноменальной ассимиляции!

В отличие от Шагала, имевшего прочные еврейские основы, художники Парижской школы, вырвавшиеся из черты оседлости и поселившиеся в Париже, относились к своим историческим корням неоднозначно. Осип Цадкин и Хаим Сутин, например, отрицали какие-либо связи с еврейством. Владимир Баранов-Россине был к ним скорее безразличен, но все же уходил от еврейства в интернациональную живописную стилистику. Напротив, Натан Альтман и Давид Штеренберг, в поисках современной художественной формы и национального изобразительного языка, обращались к еврейской этнографии и археологии, к народному еврейскому искусству.

На российской почве процесс национальной самоидентификации еврейских художников проходил еще более интенсивными темпами.

В 1915 году в Петрограде был открыт Еврейский национальный музей, в котором собирались материалы этнографических экспедиций из черты оседлости. В 1916 году в Петрограде создаются Общество еврейской литературы и искусства, Еврейское театральное общество, Еврейское общество поощрения художников (с отделениями в Москве, Харькове и Киеве). Весной того же года общество поощрения художников устраивает выставку своих членов, а через год уже в Москве отрывается «Выставка картин и скульптуры художников-евреев». Вторая подобная выставка состоялась в Москве в 1918 году.