Хотя первый тур с Метрополитен дал Дягилеву возможность восстановить труппу, некоторые стороны этого контракта предвосхищали атмосферу еще более жесткой конкуренции, которая сложилась в послевоенный период. Когда Русский балет перестал быть чем-то совершенно новым, Дягилев пошел на договоренность, что в 1914 году соберет труппу, количество участников которой в два раза превзойдет размер, оговоренный в черновом контракте с Метрополитен 1910 года, при этом недельный гонорар за выступления составит лишь на 270 долларов больше. Ослабление позиции Дягилева при переговорах отразилось и в другом. По контракту 1910 года предполагалось пятьдесят выступлений за два с половиной месяца, при условии не более шести спектаклей в неделю; напротив, соглашение 1914 года – в версии августа 1915-го – требовало, чтобы труппа давала семь спектаклей в неделю при общей длительности ангажемента в пятнадцать недель, при этом хотя бы раз в неделю танцовщики должны были выступать и в утреннем, и в вечернем спектакле. Если в довоенные годы положение Русского балета позволяло Дягилеву придерживаться в качестве основы для контрактов условий, принятых в мире оперы, теперь акцент был сделан на увеличении количества спектаклей.
Экономика вторглась и в другие стороны дела. По стандартам сегодняшнего дня труппа из пятидесяти человек считается большой. Однако ансамбль из пятидесяти танцовщиков, пересекший Атлантику в 1915–1916 годах, был лишь тенью самого себя в прошлом, миниатюрной версией огромных «славянских кавалькад», которые Дягилев раньше привозил на Запад. Для гала-спектакля Коронационного сезона в Королевском оперном театре – первого выступления Дягилева в столице Великобритании – в Лондон отправился состав из сотен человек: 100 танцовщиков, 200 статистов, а также певцов. В 1914 году это число было не менее впечатляющим. Для парижского сезона Дягилев сформировал труппу из двадцати ведущих танцовщиков, одиннадцати солистов оперы, кордебалета численностью в сто человек и хора из Большого театра[511]
.С тех пор масштаб постановок изменился. Прежние стандарты были понижены. Сравнивая нью-йоркскую постановку «Шехеразады» с парижским оригиналом, фотограф барон де Мейер говорил о художественных последствиях подобного урезания в целях экономии:
«Шехеразада», как она была показана в Нью-Йорке… была лишь исполнением в минорной и пониженной тональности той ошеломляющей, приводящей в замешательство оргии, которую мы видели ранее в Париже, – где множество танцовщиков, казалось, кружилось в неистовом безумии. Теперь это множество свелось к восьми баядеркам, восьми негритянкам, шести разносчикам фруктов и полудюжине солистов.
Несомненно, определенный дух и атмосфера сохраняются и в нынешних спектаклях труппы. Сами по себе постановки слишком хороши, а музыка слишком прекрасна, чтобы не оставить самых превосходных впечатлений, но для любого, кто, как и я, присутствовал на премьере в Париже, «Шехеразада» – исключая тот факт, что Нижинский по-прежнему иногда исполняет созданную для него роль Раба, – слабая постановка, и временами она даже далека от того, чтобы доставлять удовольствие[512]
.