Русский балет Дягилева

Дягилевская группировка не ударила пальцем о палец для того, чтобы помочь своей труппе дожить до тех пор, пока Дягилев не прикажет банку выплатить деньги… Кордебалету едва ли хватало денег на то, чтобы выжить, у большинства из них не было ни цента, чтобы поесть. Я давал им небольшие суммы из собственного кармана. Дробецкий и Бароччи отправили Дягилеву несколько язвительных телеграмм – как они мне объясняли, с вопросами, неужели он желает видеть труппу умирающей от голода и в бедности, раз не переводит в банк деньги, чтобы они могли получить наличные?.. Не знаю, что они будут делать сегодня вечером. Я слышал, что они обратились к Гесту, чтобы он перечислил им тысячу долларов, иначе гастролям придет конец[523].

К тому времени, как труппа приехала 11 декабря в город Талса, ситуация вновь ухудшилась. Херндон писал:

Труппа живет на свои последние средства, поскольку Лопухова, Монтё, Ревай и Больм отдали все деньги, которые были в их распоряжении, и если деньги не поступят в Канзас-Сити, я не думаю, что труппа сможет поехать дальше[524].

Деньги, видимо, все же появились, поскольку труппа довела гастроли до конца. Этот эпизод, однако, показал, насколько американский опыт предвосхитил тенденции, которые преобладали в истории труппы в 1920-е годы. В Америке, которая очаровала европейских мыслителей своего времени как место рождения «фордизма» и научного менеджмента, «пролетаризация» и ее последствия для Русского балета стали заметны в первую очередь. Труппа не только приблизилась по уровню производительности к коммерческим театрам, но прежде всего сам труд танцовщиков стал источником производственного капитала дягилевской антрепризы. Это произошло не только из-за отдельных долгов, не выплаченных в срок. Выплата жалованья, которого едва хватало на пропитание артистов, позволяла Дягилеву перераспределять средства на финансирование новых постановок в Европе. Но даже когда заработная плата выдавалась танцовщикам, ее хватало лишь на покрытие расходов на содержание труппы в дорогостоящей Америке. В ноябре Дорис Фэйтфул писала из Новой Англии Отто Кану от своего имени и от имени еще шести танцовщиц кордебалета (все они зарабатывали 33–34 доллара в неделю):

Я пишу от лица нескольких девушек и от своего собственного. Это касается наших зарплат – мы хотели бы знать, не могли бы вы ходатайствовать перед господином Дягилевым по этому поводу. Для нас совершенно невозможно жить на те деньги, которые мы получаем, – не считая уже тех, кому нужно поддерживать родителей. Когда мы приезжаем в какой-нибудь городок, нам приходится бегать в поисках дешевого жилья (с тяжелыми чемоданами), потому что мы не можем платить за дорогие отели. Нам очень неудобно беспокоить Вас нашими личными проблемами, но у нас нет связи с Дягилевым. Кажется таким бессмысленным, что каждое пенни, которое мы получаем и которое зарабатываем тяжким трудом, расходуется – мы не можем ничего скопить на случай болезни и т. д. Список зарплат прилагается[525].