Русский балет Дягилева

В конечном счете даже группа Блумсбери не занимала столь значительного места в общей картине дягилевской публики. После войны положение дел станет иным; во главе демократизированной балетной публики окажутся эксперты в области искусства и сами творцы. С 1911 по 1914 год, однако, труппа существовала под знаком общественных и экономических привилегий. Шесть довоенных дягилевских сезонов остаются для будущих поколений историей о роскоши, элегантности и аристократизме; эта история повествует об обществе, не стесненном традициями демократии и серостью «государства всеобщего благосостояния»; эти сезоны стали сагой о преемственности Императорского балета, которая началась в Мариинском театре и дала свои плоды в Королевском балете Англии. Дягилев конечно же построил свою империю на зыбучих песках кредитов и выручки от продажи билетов. Но это не единственное проявление иронии судьбы в его мифе. В то время как дягилевская публика любовалась собой каждый вечер в течение коронационного сезона 1911 года, основы ее привилегий пошатнулись. Они начали колебаться двумя годами ранее, после появления «Народного бюджета» Ллойд Джорджа, которое вызвало риск народного восстания или, по крайней мере, перспективу значительного роста налогов. Теперь же, в августе 1911 года, лорды на Парламентской площади отказались от остатков своей феодальной власти в пользу палаты общин: они «решили умереть в неведении»[918]. С 1911 по 1914 год привилегированная аристократия «оказала свое последнее публичное сопротивление» – им стали театральные ритуалы дягилевской публики.

12 Послевоенная публика

1919 году Сесил Битон с удивлением обнаружил на галерее театра Альгамбра «новых апостолов» Русского балета Дягилева. Бегло осматривая самые верхние ряды, он опытным глазом зафиксировал «гигантскую, угловатую женщину в бесформенной одежде с коротко остриженными прилизанными волосами и рыжебородого балетного маньяка, который, не раздумывая, будет ждать десять-пятнадцать часов под дождем, чтобы получить место на галерке»[919]. Битон был не единственным, кто заметил изменения, происшедшие в составе лондонской публики Дягилева. «Я крайне рад, – писал Чарльз Рикеттс импресарио в 1918 году, – что широкая публика обожает Балет так же, как старая элита Ковент-Гарден до этих трагических дней»[920].

В период между 1918 и 1929 годами состав зрителей Русского балета оказался не менее изменчив, чем его художественный облик. Установить, из кого состояла дягилевская публика до войны, – сравнительно простая задача: весь Лондон и весь Париж, при всем их различии, остававшиеся краеугольными камнями классовых и экономических привилегий. Война довела Дягилева до бедности, но при этом открыла перед ним новые творческие перспективы, и оба эти обстоятельства способствовали далеко идущим изменениям внутри публики. Недолгое присутствие подлинно именитых поклонников в Лондоне и постепенное сужение этого слоя его публики по обе стороны пролива до круга представителей высокой богемы усугубили неоднородность самого существа Русского балета в послевоенный период.

В истории его антрепризы не было периода, когда Дягилев столь активно выискивал бы приверженцев своего детища. По вкусу и предпочтениям его взгляд на массы был отстраненным, словно взгляд инопланетянина, и совершенно невозможно провести параллель между его гастролями в течение двадцати лет и марафоном Павловой, проводимым по низким ценам, в том числе и на аренах для боя быков. Его идеал оставался неизменным: избранная публика, одетая, как аристократы в Мариинском, и изысканная, как те, кого именовали весь Париж. В 1918–1922 годах, под влиянием обстоятельств и чрезвычайных трудностей, он завоевал британских поклонников, мигрировавших в спектре социальной дифференциации. Продвигая модернизм на сцены мюзик-холлов, он добавил к прежней зрительской элите поклонников из числа пылких интеллектуалов и умеренных искателей удовольствий. Никогда впредь Дягилев уже не будет так превозноситься английскими зрителями или оказывать столь же значительное влияние на общественный вкус, как в эти годы, когда им закладывались основы современной британской балетной публики.

Для историка нет ничего труднее, чем давать характеристики безымянной публике. Только знаменитости хранят в библиотеках и семейных архивах свои дневники для публикации, пишут мемуары, заводят альбомы с вырезками, письмами и разнообразными материалами. Но даже если по прошествии десятилетий лица новых зрителей Дягилева и достаточно расплывчаты, то факт их присутствия в театре – конкретен и четок. «Терпимая, хорошо воспитанная публика», которая показалась столь «неуместной» Вирджинии Вулф[921], столь «обычной» Рикеттсу и столь неуклюжей Битону, была как раз той публикой, что «спасла» Русский балет.