Русский балет Дягилева

Здесь, как можно предположить, была публика, рекрутированная «Дансинг таймс», вступившим в свое самое прославленное десятилетие. Сбрасывая обветшалый эдвардианский наряд, журнал стал подлинным кладезем современного танца, бесценным путеводителем по именам исполнителей и названиям представлений всех его видов. Из месяца в месяц он публиковал составы исполнителей, фотографии и рецензии на дягилевские спектакли, обсуждения его артистов, размышления о балетном стиле, хореографии и технике. «Дансинг таймс», с его прозаичными писаниями и непритязательной версткой, не был ни целью коллекционирования для знатоков и любителей, ни изданием, представляющим интерес для интеллектуалов. Он стремился скорее привить интеллигентное отношение к танцу новообращенным, постигавшим премудрости балета самостоятельно. Шестипенсовый экземпляр «Дансинг таймс» нашел своих идеальных читателей в разрастающихся рядах мюзик-холльных балетоманов[928].

Временное пребывание Дягилева в Уэст-Энде сделало больше, чем просто позволило его русским артистам обзавестись широким кругом поклонников их искусства. Сцены, где труппа появлялась, как и то, что она поддерживала на них своим репертуаром, постепенно лишали балет его экзотичности, устраняли налет светскости. Мало-помалу его искусство было «англизировано», исходя из требований того, что отражало бы характер местной публики. До войны балет был оранжерейным растением, редким и искусственно выведенным видом. Теперь он пустил корни среди гвоздик и примул, приживаясь, как многолетнее растение, круглогодично присутствующее в английском ландшафте. «Англизация» русского балета для зрителей того времени была не менее значительным достижением Дягилева, чем другие его достижения того времени.

Публика, которую создал Дягилев для своей послевоенной антрепризы, явилась прочной основой формирования современной британской балетной аудитории. Для Дягилева же демократия на театре была просто зигзагом судьбы, приспособлением к экономической необходимости. Действительно, пока на протяжении всех лет выживания Русский балет висел на волоске одобрения простых зрителей, Дягилев стремился совсем к другой цели: он жаждал восстановить прежнюю марку труппы и вернуть ее былую великосветскую публику. Специальные объявления о начале балетных выступлений в общей программе стали постоянными уже через несколько недель после того, как труппа обосновалась в Колизеуме, и это был первый знак рождения ее новой публики, располагавшейся на ярусах. Другое свидетельство появилось в следующем году на благотворительном гала, когда владельцы лож платили до пяти гиней за билет за троекратное присутствие дягилевцев в программе[929]. Этот спектакль, организованный в поддержку Русского фонда содействия и других славянских благотворительных учреждений, повысил престиж труппы среди лондонского круга высокородных эмигрантов из России – Оболенских, Барятинских и даже Романовых. В прежние времена Дягилев смотрел на аристократов со смешанным чувством безразличия и презрения. Теперь он публично и демонстративно отождествлял себя с этими людьми. Отклоняя приглашение на банкет, даваемый общественностью в честь Русского балета, он написал:

В то время, когда наша страна находится в трагическом положении, мы, русские, естественно… чувствуем себя неспособными принять приглашение к участию в празднестве, даже по поводу чисто творческому. Особенно сейчас, когда Вдовствующая Императрица прибыла в Англию как беженка (беглянка) и когда мы ежедневно слышим о том, что люди умирают от голода в Петрограде, мы чувствуем, что нам следует воздержаться от общественных мероприятий такого рода…[930]

Не вызывает сомнений истинное страдание, лежащее в основе этого заявления, боль недавно начавшегося изгнания. Но упоминание сестры королевы Александры и просьбы организационного комитета, чтобы доходы пошли в пользу русских благотворительных обществ, дает право заподозрить, что на Дягилева повлияли посредники из британского высшего общества, сочувствовавшие эмигрантам.